Глаша

Глаша в это время гуляла по берегу пруда и бросала хлебные кусочки в воду, наблюдая за тем, как их поспешно, с жадностью заглатывают домашние серые утки. Ее стройная фигура на фоне воды поражала хрупкостью и какой-то девичьей беззащитностью. Девушка задумчиво поправляла на лбу, выбившиеся от дуновения ветра, пряди шелковых волос.

«А она, похоже, похудела бедняжечка за эти дни. Руки стали совсем прозрачными и талия под корсетом до невозможности тонка», – подумал Владимир. Он уже мысленно представлял, как возьмет ее за талию сильными руками, так что пальцы сойдутся на гладком животе, подвинет резко к себе, и нагнет вниз гибкую спину. Хотелось сделать это так, чтобы она прогнулась под ним, словно кошка, выставив круглую попу навстречу. В мечтах он хотел развратить ее до такого состояния, чтобы она сама просила, молила его о ласках, и сама с удовольствием насаживалась на огромный ствол, захватывая его с жадностью обеими своими норками.

Глаша медленно повернула голову, будто почувствовала, что он стоит и смотрит на нее сзади. Она, словно прочитала вслух его тайные мысли. В ее взоре смешалась тревога, мольба, горькое отчаяние, но вместе с тем, горячая, доводящая до исступления, страсть. Он подошел вплотную, и не здороваясь, негромко и хрипло проговорил:

– Приходи сегодня в баню к семи часам.

И, развернувшись, ушел не оглядываясь. Он знал, что Глаша душой и телом давно принадлежит только ему, а потому, можно было не сомневаться, что она будет на месте к назначенному времени.

Ровно к семи часам Глафира Сергеевна уже стояла у дверей господской бани. На ней было то розовое с белыми рюшами платье, в котором ей так хотелось показаться Владимиру. Волосы, заплетенные в косу, перевивала широкая атласная лента. Тонкие пальцы нервно теребили рюши на высокой груди. Сердце стучало так сильно, что казалось, она в любой момент может лишиться чувств. Постояв немного возле крыльца, Глаша нерешительно постучалась.

– Войдите! – крикнули из-за дверей.

Она, ступая как мышка, прошла через сени в нижнюю горницу. За столом сидели Владимир Иванович и Игнат. Они о чем-то негромко разговаривали. «Опять их двое, я сойду с ума», – с отчаянием подумала Глаша. – «Интересно, а Лушка тоже здесь, или я одна должна буду ублажать двух голодных кобелей?» Ей стало страшно от этих мыслей, но, в то же время, сильное возбуждение охватило тело, в руках появилась дрожь.

Казалось, мужчины не обращают на нее внимания, продолжая деловой разговор о ценах на лес, видах на урожай и прочих торговых делах. Только Игнат искоса, с любопытством, поглядывал на девушку. Глаша присела к столу на краешек длинной скамейки и стала ждать. Наконец, Владимир встал, подошел к ней и налил большую рюмку анисовой водки из запотевшего холодного графина. Его рука протянула рюмку и маленький пирожок.

– На, пей. Тебе сегодня будет нелегко, cherie. Надо, чтобы ты, немного расслабилась.

Глаша, морщась, покорно выпила водки и откусила кусочек пирожка.

– Я думаю, пока хватит, иди наверх, – сказал Владимир, – готовься, сейчас мы с Игнатом придем к тебе.

Глаша неровными шагами стала подниматься вверх по деревянной лестнице. Водка горячим теплом разливалась по телу, притупляя страх, и делая намного раскованней мысли, выпуская на свободу тайные желания. Пройдя в верхнюю горницу, она увидела, что комната снова была хорошо освещена жирандолями – каждый предмет казался ярче и живее, чем днем. А впрочем, перед глазами Глафиры все начинало понемногу расплываться.

Свет восковых свечей, казалось, плавился, играл и рассыпался на множество мелких ярких огоньков. Огоньки трепетали рваными краями, искрились и бежали в диковинном, танцующем хороводе. Предметы теряли четкие очертания. Слух притупился, словно в уши накапали теплого душистого меда. Голове стало мягко и тепло, потянуло в сон. «А Лушки-то и нет, значит, я буду сегодня одна. Меня одну будет любить мой ненаглядный Володя», – сквозь сладкий туман путались мысли Глаши. – «Но, ведь тут не только Володя, но и Игнат. Это – нечестно, это постыдно… Это – адски постыдно. И адски страшно. Зачем я пришла? Зачем? Я не хочу быть нагая перед чужим мужчиной. А вдруг, он позволит себе лишнее? Надо бежать, пока не поздно.

Я не сторонница свального греха… Сегодня же к батюшке!»

Пьяные ноги понесли ее к двери, но она споткнулась, запутавшись в длинной юбке, и упала, колени ударились о деревянный пол. Боли не чувствовалось, стало вдруг смешно. Она перевернулась на спину, бессмысленный взгляд устремился в бревенчатый потолок. Глаша лежала на полу, силясь подняться, все безуспешные попытки вызывали у нее новые приступы смеха. Она лежала, закатив пьяные глаза и выгнув белую шею, смех кривил полные губы, обнажал полоску влажных зубов, глаза блестели от внезапной и всепоглощающей радости.

Сознание настолько было в плену пьяного дурмана, что она даже не услышала, как подошли оба мужчины. Они были почти обнажены и уже достаточно возбуждены от мыслей о нежном Глашином теле.