Глаша

Урожай в поместье, в основном, был собран, кладовые и амбары ломились от припасов. Глаша, как и прежде, была занята по хозяйству. Петровна старалась нагрузить ее работой: чтобы у девушки не было лишней минуты. С некоторых пор зловредная баба стала остерегаться племянницы Анны Федоровны. Случилось это после того, как дотоле тихая и безобидная барынька решила показать свой крутой нрав и дала отпор старой интриганке. Вспоминая этот случай, Глафира долгое время испытывала душевные переживания оттого, как могла в ней проявиться подобная решительность и дерзость. Она устала ощущать себя вечнообязанной своим покровителям, устала сносить хамские, беспардонные выходки главной тетушкиной распорядительницы. Порой, казалось: гори все синим огнем. «Откажут от дома – уйду, куда глаза глядят! Убегу вместе с Татьяной. Но, оскорблять себя и тем паче бить – я не позволю. И Таня за меня глаза любому выцарапает», – рассуждала Глаша.

В одно хмурое, дождливое утро Петровна, как всегда, вломилась в комнату Глафиры. Татьяна, ночевавшая с ней, ушла на заре. Перед самым рассветом она тихонько выскользнула из теплой постели и поцеловала подругу. Глаше было лень подниматься и закрывать комнату на щеколду. Она не была уже настолько беспечна, как раньше и старалась держать дверь на замке в любое время суток, но только не в это утро. Петровна толкнула наугад тяжелую дверь, и та с легкостью распахнулась. Решительными шагами она подошла к спящей молодой барыньке и бесцеремонно потянула одеяло. Оно соскользнуло, словно легкий шелк, и глазам Петровны предстало полностью обнаженное тело. «Отчего эта распутница спит без рубашки?» – промелькнуло в голове у горничной.

– Ах, срамница, ты, чего это разделась донага?! – маленькие глазки с любопытством и возмущением пялились на голые груди и живот. – Денег ни гроша, зато слава хороша!

Через секунду случилось то, чего она никак не ожидала… Глафира, словно тигрица ощерила зубы в ненавистной усмешке, захохотала громко и с вызовом. Вместо смущения и желания прикрыть наготу, она приняла такую фривольную позу, выставив напоказ грудь и выгнув крутое бедро, что Петровна невольно покраснела и попятилась.

– Ну, что старая кикимора, ты еще недостаточно налюбовалась моей красотой?! Смотри, ежели, тебе охота! – прокричала возмущенная Глафира.

– Ты, это чего? Чего? Прикройся, бесстыдница.

– Ах, это я бесстыдница?! Мадам, я нахожусь в своей комнате и в своей постели. А что вы, здесь делаете, потрудитесь объясниться. Молчите?!

Петровна пятилась к выходу, переступая короткими толстыми ногами, круглое лицо покрылось красными пятнами. И тут Глаша, словно вихрь, потемнев от злости глазами, проворно вскочила на ноги, схватила лежащее рядом полотенце, и со всего маху огрела любопытную тетку. Удар пришелся по щекастому лицу и пудовым отвислым грудям. Раздался оглушительный визг горничной, но несколько хлестких щелчков припечатались вдогонку первому.

– Будешь знать, старая карга, как вламываться ко мне без стука! – злобно прошептала она рядом с изумленной физиономией Петровны. Глаша выглядела со стороны, словно ведьма: распущенные, длинные волосы стояли дыбом, глаза метали молнии, голые груди дрожали от резких движений, сжатые кулачки сотрясали раскаленный воздух. – И еще: побежишь жаловаться барыне, я все расскажу Владимиру Ивановичу. Ты же знаешь, ха-ха, что он – мой любовник! Попрошу – и он прогонит тебя с глаз долой. Пойдешь в холод по домам побираться! Ты, поняла меня?!

– Поняла… – испуганно прошептала Петровна.

– То-то, же! Пшла, вон отсюда!

Через мгновение Петровна исчезла за тяжелой дверью, словно растаяла в воздухе. Чувствительной Глафире Сергеевне были несвойственны такие проявления гнева, она какое-то время лежала в постели, тяжело дыша, приходила потихоньку в себя. Но с тех пор, Петровна стала сильно опасаться бешеной родственницы хозяев, она зауважала некогда кроткую и затурканную Глашу.

– Представляешь, Таня, я сама от себя не ожидала, – рассказывала она позднее своей наперснице, – и что на меня нашло, зачем я полотенцем-то ее отхлестала?

– Всему своя мера, Глашенька, бывает. Видать, чаша терпения переполнилась на тот момент, раз твоя ручка барская отходила эту жабу по морде ее наглой, – отвечала ей Татьяна. – Да ведь и кровь в тебе дворянская взыграла. Где это видано, чтобы мерзкая холопка лезла без стука к госпоже? Пущай, свое место знает. Нашлась барская барыня![73] Ты хоть и бесприданница для них, и сирота бедная, а все же – далеко не им чета… Петровна ручку твою целовать должна, да в ножки кланяться, а она глумилась над тобой. Вина всему бесчинству – Анна Федоровна. Это она натравила на тебя, голубушку, эту мерзкую бабу. Жаль, меня там не было, я бы еще добавила.

– Ну, в этом-то я не сомневаюсь, – Глаша задорно рассмеялась, в глазах заплясали чертики, – уж, ты бы отвела душу, в ход не только бы полотенце пошло, что-нибудь потяжелее бы под руку подвернулось. Да, слава Богу, Таня, что тебя там не было. Наломали бы дров, ежели вдвоем на нее напали.