Глашенька

Мир подчинялся ему, преображаясь, так же как подчинялись ему станки и люди в слесарном цеху колонии или – Глаша только теперь понимала – в огромных подразделениях созданного им и отнятого у него концерна.

В общем, ей было дело только до него. И надо ли удивляться, что она не знала, почему здоровенного детину, которого она и запомнила-то лишь из-за огромного роста, зовут Кульдюмом?

– Здравствуйте, – сказала Глаша.

Ее голос прозвучал в морозном воздухе звонко, но не раскатисто: его как будто придавило тьмой. Кульдюм не ответил. Глаша пожала плечами и, поставив сумки на снег, шагнула с тропинки в сторону, чтобы дать ему пройти. Он двинулся вперед, но не прошел по тропинке мимо, а качнулся к ней – и вдруг, сильно ее развернув, крепко обхватил за шею, локтем прижал к себе.

Это произошло так неожиданно, что Глаша даже вскрикнуть не успела. Сначала не успела, а потом просто не смогла. Он прищепил ее к себе с такой силой, так передавил ей шею, что какой уж тут крик! Глаше казалось, он вот-вот сломает ей позвоночник.

– Что?.. – все же сумела прохрипеть она.

Кульдюм ослабил хватку. Хоть он и не отпустил ее, все же она смогла глотнуть воздуха.

– Деньги где? – услышала она где-то у себя над головой.

Денег Глаша потратила сегодня немало, но перед отъездом из Оленегорска сняла с карточки еще – на повседневные расходы; в город она в ближайшее время больше не собиралась.

– Я отдам!.. – уже не прохрипела, а пискнула она. – Отдам!

Кульдюм поставил ее на снег. Глаша чуть не упала. В голове у нее звенело, она хватала ртом морозный воздух. Но соображала при этом так быстро и ясно, как никогда в жизни.

«Если закричу, то, может, и услышат. Но он меня задушит раньше, чем кто-нибудь прибежит. Да и прибежит ли еще кто-нибудь, если Лазарь не услышит!»

Все подсказывало, что кричать не стоит.

– Быстро давай! – выдохнул Кульдюм.

Только тут, приглядевшись, Глаша поняла, что с ним происходит: обыкновенная ломка. Ему надо было кольнуться, вот и все. Оттого он и набросился на нее как сумасшедший, чуть не у охраны на глазах, в двух шагах от ее дома. Сумасшедший и есть, как еще назвать его состояние?

Но называть что-либо ей было уже некогда. Как некогда было и раздумывать, где он берет наркоту. На что способен человек, одержимый желанием кольнуться, догадаться было нетрудно. Желание это бешеное, разумом его не удержать, да и вряд ли Кульдюм стал бы свое желание удерживать, даже если бы и был у него разум.

Деньги лежали у Глаши в сапоге. Она нагнулась, чтобы их достать. Наверное, Кульдюм понял ее движение как-нибудь по-своему. Может, подумал, что она хочет по ногам его ударить, убежать, уползти, что ли? Да черт его знает, что он подумал!

– Ах ты, сука! – взревел Кульдюм и ударил Глашу ногой.

Это было так больно, что она не вскрикнула, а взвыла. На ее счастье, от удара она откатилась в сторону, в снег, иначе он, может, убил бы ее следующим ударом.

Глаша перевернулась на спину и, лежа в снегу, с ужасом смотрела, как Кульдюм надвигается на нее темной глыбой.

«Убьет! – с тоскливым быстрым ужасом подумала она. – Не убьет даже, а просто растопчет!»

И тут она увидела, как глыба над ней пошатнулась. Пошатнулась, отшатнулась, качнулась в сторону и полетела в снег.

От падения в снег не могло быть грохота, но Глаша услышала его собственными ушами. Может, это кости у Кульдюма ломались?

Да нет, не ломались у него кости – не сломались, во всяком случае. Он лежал в снегу секунду, не больше, а потом взвился вверх, как ракета.

И они оказались с Лазарем друг напротив друга на тропинке, на узкой линии в сплошных снегах.

Глашины глаза давно привыкли к темноте, и она видела все так ясно, как если бы не было никакой полярной ночи и стоял бы на земле белый день.

Она увидела, как Лазарь сильно выдохнул воздух и, ей показалось, совершенно расслабился. Он покачивался, будто бы дурака валял, будто приплясывал в каком-то неочевидном ритме.

Но так Глаше казалось лишь несколько секунд, а потом она почувствовала, что сознание ее смещается, перемещается – сливается с ним ее сознание. И этим слитным с Лазарем сознанием она поняла, что расслабленность его – мнимая. Не расслабился он, а перешел в какое-то неведомое ей состояние – все существо его переменилось. Время потекло для него иначе, все органы его чувств заработали по-другому, и, главное, совсем другим стало его отношение к жизни и смерти.

Жизнь и смерть слились в нем, смешались – их разделение стало для него неважным.

– Убью-у!.. – утробно проревел Кульдюм и пошел на Лазаря.

«Убьет!» – с ужасом подумала Глаша.

Это не была мысль о том, что Кульдюм может его убить, – наоборот, она поняла, что Лазарь убьет сейчас этого жуткого человека. Потому и объял ее ужас.

«Что же с ним за это сделают?!» – подумала Глаша.

Она вскочила, но тут же упала обратно в снег, едва сдержав вскрик. Нога вся пронзилась болью, как будто по ней ток пропустили. Может, Кульдюм сломал ей ногу, когда пнул ее на тропинке? Да не до этого ей было сейчас!