Гласность и свобода

Особенно удачно советская, еще не освободившаяся формально но уже полусвободная печать эпохи перестройки не заметила первый массовый кровавый погром ознаменовавший эпоху. Это был Сумгаит. Армяне все десятилетия советской власти настаивали на присоединении к Армении Нагорного Карабаха, населенного и издревле, и теперь на три четверти, армянами и присоединенного к Азербайджану, как одна из многочисленных уступок Кемалю Ататюрку, обманувшему Ленина, как ребенка, обещаниями установить в Турции советскую власть. Естественно, при Горбачеве усилилось и это движение. Но в Москве, после консультаций с Институтом Востоковедения, было решено, что уступать национальным движениям нельзя — начнутся бесконечные пограничные войны. Для начала нужно было приструнить армян. И сделано это было по-советски, по-перестроечному, по-современному — ничто не меняется в России. Один из лидеров «обновления» в Политбюро, Разумовский приехал в Баку и узнав, что где-то, кем-то, в разное время и отнюдь не армянами, и не по национальным причинам убиты два азербайджанца выступил по радио и заявил, что оставлять их смерть безнаказанной нельзя. Сумгаит был выбран, видимо, потому, что это рабочий город, где люди зачастую приезжие и хуже знают соседей. Тем не менее в резне местные жители — азербайджанцы за редким исключением участия не принимали, Андрею Шилкову из «Гласности» — первому и единственному человеку, который смог туда пробиться на следующий же день, азербайджанцы всячески помогали, прятали его и сами были в ужасе. В годовщину армянского геноцида турками (чтобы все понимали) в Сумгаит на нескольких автобусах неизвестно откуда прибыло больше сотни молодых людей. Андрей в «Ж.Ж.» вспоминал: «Погром к тому времени уже прекратился, оставшихся в живых армян свезли в лагерь на Насосной… город забит бронетехникой, патрули, полевая кухня на центральной улице. Но в городе еще сохранялись следы: пятна крови во дворах, выжженные маслянистые участки газонов и, самое страшное — коричневое пятно на стене палаты роддома. Санитарка, наполовину русская, наполовину болгарка, трясясь в истерике рассказала, что об эту стену размозжили голову еще не рожденному младенцу, вырезанному из живота роженицы-армянки».

Это и была та перестройка, которую не замечали в программах «Время» и «Взгляд». Менее веселый, но более смелый, к тому же не близкий к «Иновещанию» Павел Лобков, правда через два года, с Ларисой Богораз, Сергеем Аверинцевым, актером и режиссером Александром Кайдановским включил впервые и полчаса со мной в свое «Пятое колесо». И как я упоминал в качестве работы «Гласности» был показан наш десятиминутный видеорепортаж из городка неподалеку от Ташкента, где милиционерами и солдатами были застрелены около десятка мирных демонстрантов, просивших себе огородные участки, а множество ранено. Других журналистов, кроме наших там тоже не было и это была единственная возможность показать по перестроечному телевидению да и во всем мире, что же в действительности происходит в стране.

А в журнале «Гласность» кроме хроники событий уже со второго номера публикуются философские статьи Григория Померанца, специально нам переданные автором неопубликованные до этого записки Милована Джиласа, экономические размышления диссидента Валерия Ефимовича Ронкина, статьи Жана-Франсуа Ревеля и Алена Безансона, дополнительная глава к «Номенклатуре» Восленского — это тот уровень, кроме очеркового, которым далеко не может похвастаться официальная перестроечная пресса. Впрочем, они тогда и не знали кто такие все эти люди и лишь имитировали свободу печати, а страх у советских публицистов и политологов не только был написан на лице — он был в крови. Вожди перестройки смертельно боялись нас, а у нас не хватало ни сил, ни времени серьезно интересоваться ими. Надо было успеть сделать все, что можно «дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке». Мы понимали, что долго нам работать не дадут, да и само существование было нелегким.

5. На что существовала «Гласность» и ее первый разгром.