Гласность и свобода

Но когда в конце последнего, второго дня я дал ей слово, на трибуне Графова не стала говорить даже о беженцах, от всего услышанного у нее началась хорошо разыгранная женская истерика (когда вышел через три дня номер газеты стало очевидно, что все было запланировано) и, заламывая руки и воздевая их к небу, минут десять Графова причитала:

— Как нам нужны хорошие спецслужбы.

Именно (и только) выступлению Графовой и была посвящена вся громадная (две страницы) статья в «Московских новостях» под названием «В поисках доброго Кащея». И речь шла о том, что правозащитники провели конференцию, желая найти общий язык и пути к сотрудничеству с КГБ. Правда, Виктор Лошак сделал все, чтобы как можно меньше лично меня обидеть — нигде в статье не было написано, что конференцию проводит фонд «Гласность» — только неведомые правозащитники, хотя в центре и была моя фотография с Богомоловым, а весь крайний столбец сверху донизу состоял из совершенно точных и жестких цитат из моего доклада, но нигде я не был упомянут, как организатор конференции, то есть вся эта гнусная и заранее подготовленная (с Графовой, конечно, я предложил ей написать опровержение — она отказалась) статья, как бы совершенно не имела отношения ни ко мне, ни к «Гласности».

Но была на этом газетном развороте и еще одна вещь, вызывавшая у меня просто глубочайшее отвращение. Под «замечательной» статьей о конференции была помещена подборка ответов известных правозащитников: Буковского, Ковалева, Алексеевой, Рогинского и Подрабинека, на вопрос газеты «почему правозащитное движение утратило влияние на власть?». Все ответы были практически одинаковы — конечно, я не знаю насколько точно они были воспроизведены в газете, но выдержки из моего очень жесткого доклада были приведены безукоризненно, да и сами ответы правозащитников вполне соответствовали их позициям. Поэтому я буду комментрировать эти газетные тексты.

Все пятеро с незначительными вариациями повторяли одно и тоже:

— Влияние на власть мы никакого не имели (Ковалев).

— А разве когда-то мы имели влияние на власть в России? (Алексеева).

— Создана бюрократическая система «представителей по правам» (Буковский).

— Никакого влияния на власть правозащитники не утратили, по той простой причине, что никогда его не имели… (Рогинский).

— Правозащитное движение деградирует (Подрабинек).

Я уже писал о том, что не нужно было превращаться из численно незначительной, но очень заметной части российского демократического движения к тому же повторявшего во всех охотно предоставленным им СМИ «это мы победили» в правозащитников. Не надо было принимать самое активное участие в уничтожении демократического движения в России, как Рогинский и Ковалев или пассивной поддержки этого процесса. Не надо было поддерживать разгром российского парламента и принятие авторитарной конституции. Наконец, они могли, если хотят, перечеркивать собственное прошлое, у некоторых не только лагерное и тюремное, но и ту его часть, пока живо было демократическое движение, где Ковалев был одним из самых популярных политиков (самой популярной «ширмой» режима Ельцина) в России (использовал ли он это — другое дело), Буковский едва не стал (и хотел этого) мэром Москвы, Алексеева пробиралась во власть, как могла, но слишком поздно этим занялась. Я сам получил несколько «лестных» предложений (но отказался, считая, что будучи независимым смогу сделать больше), но не благодаря своим «необычайным способностям и таланту», а потому, что тоже был частью еще мощного тогда демократического движения.

Перечеркивать свои судьбы, опиравшиеся на демократическое движение России, они, конечно, имели право, но при этом, как очевидность перечеркивалось и все, совсем немалое, чего смогло добиться демократическое движение в целом в России, пока оно существовало в своем совсем немалом влиянии и на президента и на Верховный Совет. Хотя оно, конечно, никогда не было у власти в России, как любили сперва утверждать эти же диссиденты («мы победили!»). Косвенно перечеркивались судебная реформа, запрет введенный еще в 1990 году Советом Конституционного надзора (и тут же отмененный Ельциным в декабре 1991 года) на использование в государственной практике любых неопубликованных указов и инструкций (парализовавший легальную деятельность КГБ), создание «самиздата» — демократической печати по всей стране и никогда уже не реализованный, но вполне приличный на бумаге «Закон о печати» и многое, многое другое. Это единодушное мнение правозащитников о том, что они никогда ничего не стоили и на что не были способны, оскорбляло меня больше, чем клеветническая статья о конференции фонда «Гласность».

14. Конец фонда «Гласность».