«Гласность» и свобода

В 1995 году я участвовал в провокации против известного правозащитника Сергея Григорянца . Его в ФСБ просто ненавидят. В особенности те, кто по пятой линии работал. Его постоянно прослушивали, следили за ним. В 1994–1995 годы на него давили, чтобы он отказался от своей правозащитной деятельности. Но мужик оказался упёртый, с ним ничего сделать не могли.

В конце 1995 года он вместе с двумя чеченками должен был выехать за границу на какую-то правозащитную конференцию с видеоматериалами о преступлениях, совершённых российскими войсками в Чечне. Начальник Оперативного управления Волох нас вызвал к себе в кабинет и доложил Барсукову, что, мол, люди готовы, выезжают на задание. По технике была получена информация, что Григорянц с этими материалами собирается выехать из страны. Волох приказал видеокассеты изъять, похитить или привести в негодность. Мы спросили – если изымать, то на основании чего? Мы сами не можем, это дело таможни, а у неё нет права изымать документы. Они же не запрещённые.

Необходимо было основание, чтобы Григорянца со спутницами досмотреть в Шереметьево-2, задержать, не пустить в самолет. Кто-то предложил: «Надо им чего-нибудь загрузить». Волох усмехнулся: «Ну да, наркотики Григорьянцу? Кто ж поверит?» – «Ну, тогда надо патроны подбросить». Волох говорит: «Согласен. Наркотики на границе – это уголовное дело. Нам не нужно уголовное дело. Зачем нам шум. Надо только материалы похитить или испортить». – «Патроны надо одной из чеченок подбросить, потом взять объяснение, что сумку взяла у знакомых, а там оказались патроны. Ведь где чеченцы, там патроны». Волох согласился: «Да, да; хорошо. А патроны есть? Только смотрите, не из серии ФСБ, чтобы потом не определили, что это с нашего склада».

Моей задачей было состыковаться с наружкой (они вели Григорьянца), довести до таможни и показать – вот они. А там уже был полковник Сурков, помощник Волоха. Патроны подбросила либо таможня при досмотре, либо Сурков. Не знаю кто. Мы свою работу сделали. Григорянц в этот день никуда не вылетел, а если вылетел, то без тех документов.

Для меня сразу была очевидна гэбэшная лукавая неполнота этого текста. Во-первых, давление на меня 1994–1995 года это, по-видимому, известное ему убийство Тимоши.

Во-вторых, ехали мы в Стокгольм не просто с какими-то документами о Чечне, а Международного неправительственного трибунала о преступлениях в Чечне на слушания, устроенные для нас фондом Улофа Пальме – подробнее я расскажу об этом в следующей главе.

В-третьих, с нашей поездкой была связана крупная международная операция КГБ по уничтожению или перекупке нашего Трибунала. Не все, конечно, но что-то из этого подполковник КГБ должен был слышать, но не пишет ни слова.

В-четвертых, человека в таком чине не посылают как простого филера проследить за нами до Шереметьева, да еще к тому же так откровенно и заметно, что я даже показал ехавшей в нашей машине юристу Маре Федоровне Поляковой: «Смотрите, за нами – хвост».