«Гласность» и свобода

Через несколько месяцев была произведена попытка. Одна из дам, организующих замечательные выставки в Москве, на которые я всегда давал графику или живопись, позвонила сказала, что у нее есть знакомый, который хочет купить рисунок Врубеля, а ведь «у вас их несколько, да и обычно всегда нужны деньги». Денег для «Гласности» действительно остро не хватало, и я согласился с ним встретиться. Это оказался крепыш лет тридцати. Небольшой, но первоклассный рисунок он отнес в Третьяковскую галерею на экспертизу, после бесспорного подтверждения благодарил меня за его невысокую цену (видимо, получил на покупку больше денег). Но после этого начал со мной длительные «деловые» переговоры. Для начала сказал, что в прошлом он – капитан внешней разведки. Потом прибавил, что я – единственный в мире человек, которому вернули коллекции из десятка музеев двух стран, и людям, с которыми он сейчас работает, это очень интересно. У них есть серьезный коммерческий проект. В российских музеях находится множество незаконно конфискованных вещей, которые наследники владельцев в отличие от меня не могут, а чаще всего и не пытаются получить назад. Компания, где теперь работает мой новый знакомый, стремится собрать сведения о таких вещах в музеях, находить их законных владельцев, выкупать у них права на вещи, которые они не могут получить, а потом с помощью первоклассных адвокатов, а главное – возможностей влияния в правительстве, все же получать вещи из музеев, частью для последующей продажи, частью для того, чтобы оставить себе. И такой человек как я, который вернул семейные коллекции из музеев, и, конечно, обладает важной информацией по этому вопросу, им остро необходим, и они хотели бы сделать меня руководителем этой структуры. Между делом упомянул, что он знает о всячески задерживаемой Минфином выплате компенсации за украденные и невозвращенные мне библиотеку, вещи и дорогую мебель моих прадедов и поскольку у них хорошие отношения с Кудриным, этот вопрос легко решить. Тут же предложил мне офис на Новом Арбате и сто пятьдесят тысяч долларов на первоначальные расходы, но попросил написать подробный проект.

Предложение это меня заинтересовало. Во-первых я, конечно, знал о множестве вещей, незаконно находящихся в музеях и чаще всего не экспонирующихся. Среди них был один из Рембрандтов Эрмитажа, конфискованный в 1940-е годы, ко мне уже обращалась за помощью дочь С. И. Зимина (но она не пришла к рекомендованному мной адвокату) – владельца известного московского театра и громадного Театрального музея, переданного всего лишь на хранение в музей Бахрушина, и никогда не возвращенного. Девятиметровая «Принцесса Греза» Врубеля тоже была собственностью Зимина, но попала в Третьяковскую галерею благодаря Николаю Павловичу Пахомову. Другие, видимо, погибшие (но никто никогда не искал их в рулонах) декорации и занавес Врубеля хранились в Большом театре.

К тому же картины картинами, но если встанет вопрос о реституции (возвращении владельцам) частной собственности в России, то все становится особенно интересным. Не будучи знакомым с Петром Шереметевым – директором Русской консерватории в Париже, я знал о его безуспешной попытке уговорить Лужкова вернуть ему если не Кусковский и Останкинский дворцы, превращенные в музеи, то хотя бы знаменитую «Шереметьевскую ротонду» на Воздвиженке, где размещались какие-то гэбэшные учреждения. Любопытно, что уже тогда был известен прецедент положительного решения подобного вопроса в России: в Боровске наследникам каких-то небогатых купцов вернули их двухэтажный дом. В Чехии князю Шварценбергу вернули один из семейных замков, в Латвии со скрипом, но шло возвращение уцелевшим владельцам домов и квартир. В России пока еще не была узаконена хотя бы практика сдачи в долгосрочную аренду разрушающихся семейных усадеб, но было ясно, что как-то подходить к этим вопросам с правовой точки зрения давно пора.

Раза два или три мы с крепышом эти вопросы обсуждали, однажды встретились в Париже в кафе возле Сен Жермен де Пре, потом в каком-то большом офисе на бульварах уже не только с ним, но и почему-то с Живило – юным металлургическим магнатом, обвиненным кузбасским губернатором Аманом Тулеевым в организации его убийства, а потому скрывающимся во Франции. Почему-то вместе с ним (как с инициатором?) шло обсуждение подготовленного мной проекта. И вот в процессе обсуждения «бывшего» сотрудника внешней разведки неожиданно заинтересовал вопрос о «Гласности» – как я поступлю с фондом. Я, естественно, сказал, что буду совмещать одну работу с другой, тем более что первоклассные юристы – участники наших круглых столов – могут оказаться очень полезны и в этой новой структуре. Крепыш промолчал. Но когда речь зашла о подписании документов, тихо, но твердо мне сказал, что они должны контролировать мое рабочее время. Я ответил, что это невозможно. Все разговоры о коммерческом проекте прекратились.