Главная партия для третьей скрипки

Ничего не изменится на планете Земля, если она уйдет. Что сейчас Арина никому не нужна. Что умрет — ни один человек не заплачет. Зато, после прыжка и полета она, несомненно, встретится с мамой. Та, конечно, страшно рассердится — она всегда ругала за бессилие и трусость. Но ведь не выгонит — обратно с того света на Землю.

«В квартире бардак, — цеплялся за жизнь мозг. — Колготки, трусы нестираные. Перед людьми стыдно. И «Профессионала» бы посмотреть. Еще хоть раз».

Но вода в реке из плоской словно в объемную превращалась. Наступала со всех сторон. Уговаривала. Обволакивала.

И прохожих нет, никто не остановит.

Арина, не сводя глаз с манящей ледяной глубины, закинула ногу на парапет. Совсем не высокий, маняще скользкий. Две секунды — и все.

Но тут за спиной что-то лязгнуло, заскрежетало. Кажется, машина тормозит. Тяжелая. Оборачиваться Арина не стала.

Переждать, пока уедет? Или прыгать прямо сейчас?

Подтянулась легко на руках, хотя сроду не занималась никакой физкультурой, села на ледяные перила.

И вдруг услышала жалобный голосок:

— Тетя! Тетя!

Она рванулась было вперед, вниз. Что ей до чужих, впечатлительных детей?

Но мелкое исчадье оказалось шустрым — вцепилось изо всех жалких силенок ей в куртку.

Стряхивать детские руки — и все равно туда?

У ребенка психическая травма будет. В газетах потом напишут — про безжалостную эгоистку-самоубийцу.

Арина, наконец, обернулась. Хмуро спросила белобрысого пацана лет восьми:

— Что тебе?

Тот шмыгнул носом:

— Меня с тлоллейбуса выкинули.

— Кто? — Арина по-прежнему сидела на парапете.

— Контлолел. Сволось! — прокартавил малыш.

— Тебе билет купить? — саркастически спросила она.

— Не, — решительно помотал головой пацанчик. — Домой меня доведи.

— С чего бы?

— Боюсь один. — Голос жалобный, но улыбнулся нахально.

Внешне мальчишка напомнил ей одноклассника-хулигана. Арина была тайно в него влюблена и мечтала: чтобы тот ей склеивал косички скотчем и подкидывал в портфель червяков. Но мальчик Аришке даже никакого обидного прозвища не придумал. Просто не замечал скромную желтоглазую одноклассницу.

Магия воды чуть ослабла. Но с парапета девушка так и не спустилась. А шустрый чертенок вдруг — прыг! — и рядом уселся.

— Обалдел? — перепугалась она. — Быстро слезай.

— Неа, — смеются под белобрысой челкой глаза. — Я боюся. Ты меня сними.

Слезла. Грубо стянула мелкого за шкирку. Зашипела:

— Все. Иди отсюда.

— Ну, те-отя! — заныл мальчишка. — Мне две доло-оги больсых пелеходить! Мамка лугаться будет, что я один!

На форумах часто истории пишут. Как в трудную минуту прибьется к человеку котенок или щенок. Отогреет, от решительного шага огородит, будет в жизни утешеньем служить. А ей, что ли, ребенок попался? Нет, усыновлять его она точно не станет. Дети — страшная морока.

Строго сказала:

— Так и быть. До дома доведу.

А завтра — пересмотреть «Профессионала», убрать в квартире и вернуться к мосту.

Арина взяла пацана за руку. Ладонь ледяная. Как у мамы — когда она в гробу лежала. Куртешка дрянь, тоненький синтепон, шапки нет, обут в кроссовки.

— Закаляешься?

— Че дали, то и надел, — сурово ответил мальчишка. И поторопил: — Посли, сто ли?

Всю дорогу пытался болтать, но Арина не слушала. Сроду ее не интересовали детские проблемки и чужие мамки. Рука мальчишечья тепла не давала, так и осталась холодной до самого дома.

Пришли к облезлой, будто приплюснутой к земле пятиэтажке. Арина удивилась. Ей всегда казалось, что Крымский мост — район модный, застроен сплошь сталинскими исполинами или новоделами бизнес-центрами.

— Наш дом давно снести обесяют, — просветил малец. — Но тут коммуналки, ласселить слозно. Мамка судится. Хочет, стоб тлехкомнатную дали.

— Все! — Арина с облегчением выпустила детскую руку. — Беги к своей мамке.

— Ты меня до конца пловоди! — сурово велел парнишка.

И потащил за собой в подъезд — дыра-дырой, в углу кошачья миска, по всей лестнице рекламные листовки пестрят.

Поднялись на второй этаж, мальчишка позвонил.

Арина удивленно отметила: пацаненок вдруг подобрался, сутулую спину выпрямил, челку пятерней расчесал. Строгая, видно, мамка.

Но дверь вместо женщины отворил высокий, очень худой мужчина в широких, как йоги носят, штанах. Глаза ласковые, лицо приветливое. Улыбнулся Арине, будто давно ее знает и любит.

А предатель-малец Арину толкнул своими ручонками — чуть мужику не в объятия. И доложил тоном ябедника:

— Вот. С моста собилалась плыгать.

Арину бросило в краску. Мужчина в йоговских штанах сделал шаг вперед. Положил руки ей на плечи. Усмехнулся:

— Ты знаешь, что д’Артаньян тоже хотел покончить с собой?

— Отпустите меня!

— А его друг Атос сказал: «К этой глупости всегда успеешь прибегнуть. Ведь только она непоправима».

Арина хотела крикнуть: что это не его дело. И вообще пусть все оставят ее в покое! А мелкому — врезать хороший подзатыльник. Заслужил.

Но дядька продолжал держать ее в объятиях и внимательно смотреть в глаза. Как-то особенно у него выходило. Будто и сердце ее, почерневшее от горя, видит, и душу — пустую после маминой смерти.

И Арина вдруг пробормотала: