Главная профессия — разведка

На одном из приёмов со мной познакомился швейцарец, назовём его Шарер. Он сказал, что ему от властей города стало известно, что советское представительство при ООН ищет для советского консульства помещение. Также Шарер сообщил, что он владелец особняка в центре Женевы и готов предложить нам это здание на продажу. Для меня это предложение было неожиданным, но швейцарец был мне симпатичен, и я согласился встретиться с ним через какое-то время и посмотреть особняк. Этот дом был очень хорош и, на мой взгляд, подходил для консульства: большие комнаты, два этажа, свой садик и парковка — и всё это в центре. Шарер уже на второй встрече рассказал, что он несколько лет работал финансовым советником правительства Либерии на очень хорошем жаловании, что позволило ему купить этот дом, но сейчас живёт в пятнадцати километрах от Женевы на берегу озера, и особняк в Женеве ему попросту не нужен. Продать женевский дом под консульство для африканской страны ему предлагают, но он этого никак не хочет, так как очень устал от африканцев, проработав не один год практически министром финансов в Африке. Я пригласил нашего представителя, посла Миронову, посмотреть особняк как возможный вариант помещения для консульства, и мы поехали смотреть дом. Помещение ей очень понравилось, и она заявила, что передаст предложение в Москву. Вскоре приехала московская комиссия, и к обоюдному удовольствию через некоторое время дело сладилось. Мы открыли консульство в Женеве, которое расположилось в вышеуказанном особняке. Шарер продал дом даже со значительным количеством мебели, не включая её в стоимость сделки. Я предложил ему иногда встречаться. Он был даже интересен мне своей осведомлённостью в текущих делах Женевы.

Однажды он пригласил Зою Васильевну Миронову и меня к себе домой на ужин. Зоя согласилась, тем более что за многие годы работы в Швейцарии никогда не была у швейцарцев дома. Мы отправились на ужин вдвоём. Больше за столом, кроме нас и пары Шарера никого не было. Ужин прошёл очень мило, и прощаясь, хозяин вручил нам подарки.

Это были две бутылки, как он нам сказал, арманьяка. Бутылки были коньячные, но без этикеток, залитые сургучом, упакованные в коробки из красного дерева и снабженные сертификатами. В сертификате было указано, что в бутылке находится арманьяк разлива 1910 года, района Бордо и т. д. Шарер рассказал, что в 1945 году, за месяц до капитуляции Германии, в Швейцарии «задержался» небольшой эшелон с вещами для Геринга (награбленными, конечно же). В этом эшелоне была и пятисотлитровая бочка старого арманьяка. Германия рухнула, поезд Геринга с антиквариатом был конфискован швейцарскими властями, и вскоре содержимое его вагонов было продано с аукциона. Шарер сумел купить эту бочку арманьяка. Но в условиях продажи было строго записано, что арманьяк не может поступить в продажу ни в каком варианте. Он может потребляться только лично покупателем или являться предметом его личного дарения. Я сохранил бутылку до окончания командировки и приезда в Москву, где я с друзьями и распил этот напиток. Скажу, что особого восторга не было. Напиток, видимо, уже перестоял, а перевозки и разлив тоже, видимо, нарушили его особые ароматы, вкусовые оттенки и свойства.

Товарищи, работавшие в Женеве по линии «Кр» заслуживают самых лестных слов, они работали с полной отдачей сил. Но вот однажды произошёл неожиданный сбой. Из Москвы за подписью первого заместителя начальника разведки Бориса Иванова поступила большая и грозная телеграмма. В ней было приказано провести расследование и срочно доложить о следующем: как могло произойти, что наш работник «полностью расшифровался перед посторонними людьми» и вел разговоры о работе разведки, называя даже имена разведчиков. Этим сотрудником был назван наш товарищ Вадим Мельников. Вадим был в первой командировке, он был на хорошем счету, напористо работал, в том числе по «главному противнику», и никаких замечаний не имел до этого момента.