Главная роль Веры Холодной

– Не сердитесь, пожалуйста. – Мейснер сложил ладони в умоляющем жесте. – Это я так, к слову. Хотел подчеркнуть, что здесь бывают совершенно разные по своему положению и по своим интересам люди… Взять, к примеру, господина Шершнева и меня. Какая пропасть между нами – кто он и кто я? А между тем мы оба бываем в «Альпийской розе» у нашей милой Вильгельмины Александровны…

«Милая» Вильгельмина Александровна как раз проходила мимо и на ходу наградила Мейснера скупой улыбкой. Ну и Вере заодно улыбнулась, так же скупо.

Шершнев тоже был здесь – стоял возле стола, держал в правой руке за шпажку канапешку и, дирижируя ею, будто смычком (ну и манеры!), что-то объяснял своим собеседникам – высокому сухарю и толстому коротышке. Вере вспомнился чеховский рассказ «Толстый и тонкий», правда, у Чехова важным был только толстый, а здесь – оба.

– Как хорошо, что в Москве есть такое место, как «Альпийская роза»!..

«Тебя-то за что здесь привечают?» – подумала Вера и решила, что скорее всего – для маскировки. Как и ее, и многих других. Нельзя же собирать здесь одних лишь шпионов с их тайными агентами.

При всей кажущейся свободе доступа, пускали сюда с разбором. Сегодня, на глазах у Веры, швейцар не пропустил какого-то прилично одетого молодого человека. Протянул руку, преграждая проход, и что-то тихо сказал. Молодой человек скорчил недовольную гримасу, но спорить не стал, вышел как миленький. А Вере швейцар улыбнулся, как давней знакомой, и сказал, что рад ее видеть. Ага, рад, так Вера ему и поверила. Но кого попало пускать нельзя, это правильно, а то как налетят охотники до дармового угощения…

– Ваш муж, должно быть, очень занят? – вдруг спросил Мейснер, оборвав на полуслове свой мадригал. – У хороших адвокатов так много работы…

– Да, очень, – ответила Вера, удивляясь вопросу. – А почему вы спрашиваете, Лев? Для дела или просто так?

– Какие у меня могут быть дела к адвокату? – усмехнулся Мейснер. – Слава богу, судиться мне не с кем и меня судить не за что. Просто я подумал, что если бы у меня была бы такая жена, как вы, то я бы везде появлялся с ней, не отпускал бы никуда одну…

– Мой муж знает меня и доверяет мне, – холодно сказала Вера. – А вы, Лев, как я погляжу, все никак не уйметесь!

– Рад бы уняться! – Мейснер приложил правую руку к сердцу и широко улыбнулся, обнажив красивые, ровные, ослепительно белые зубы. – Только не получается, Вера! Ваше присутствие пьянит меня сильнее любого вина!

– В таком случае рекомендую вам выйти на улицу и немного освежиться! – Вера не на шутку рассердилась на докучливого кавалера и оттого говорила резко и довольно громко. – И впредь не упивайтесь чересчур моим присутствием. Вам это на пользу не идет! Лучше пейте вино!

Наверное, не стоило повышать голос, потому что на них обратили внимание, а проходивший мимо официант, услыхав слово «вино», изменил направление, подошел к ним и протянул поднос. Мейснер послушно взял с подноса бокал. Официант выжидательно посмотрел на Веру и, решив, что она колеблется, сомневаясь в качестве вина, сказал:

– Каберне от князя Трубецкого. У нас отдается предпочтение русским винам.

«Подумать только – как патриотично! – усмехнулась про себя Вера. – Или скорее выгодно. Каберне от Трубецкого стоит дешевле рубля за бутылку, а такое же французское – три с лишним».

Делать было нечего – пришлось выходить из неловкого положения, в котором очутилась из-за собственной несдержанности. Поблагодарив официанта улыбкой, Вера взяла бокал, подняла его и произнесла тост:

– За нашу гостеприимную хозяйку, дорогую Вильгельмину Александровну!

С одной стороны, конечно, подхалимство чистейшей воды – так вот, без всякого повода, провозгласить тост за Цалле. С другой же, вполне уместная светская любезность, попытка оживить атмосферу. А то ходят все какие-то снулые, скучные разговоры разговаривают. Другое дело, если бы Мирского-Белобородько поминали, а если никого не поминаем, так давайте же если не развеселимся, то хотя бы встряхнемся немного. В результате все получилось как надо – забыв о первопричине, то есть о громком выговоре Мейснеру, гости начали живо разбирать с подносов бокалы и пить за Вильгельмину Александровну, которая уже улыбалась не скупо, а радушно-прерадушно. Веру она поблагодарила символическим поцелуем – громко чмокнула губами в вершке от левого уха – и ответным тостом, в котором назвала Веру «цветком из райских садов». Вере такое выспренное и вместе с тем корявое сравнение нисколько не понравилось, но пришлось терпеть и улыбаться. Зато к Вере подошел Шершнев и увел ее к столам с закуской, утверждая, что «после второй-то непременно надобно закусить». Вера охотно подчинилась, даже не посмотрев на надоедливого Мейснера (будет ему наука). Она ела миндальное печенье и слушала, как Шершнев похвалялся своей деловой хваткой, практической сметкой и тонким чутьем.