Но такая преображенная материя (в книге «Воскресение Сына Божьего» я назвал ее «трансфизической») не превращается в сияние. Тут опять же многие совершают ошибку, думая, что слово «слава» предполагает сияние видимого света, а не статус в Божьем мире. К тому же в одном из самых известных ветхозаветных текстов посвященных воскресению, в главе 12 Книги пророка Даниила, говорится, что воскресшие праведники сияют, подобно звездам. Удивительно, что Новый Завет никогда не упоминает об этом отрывке в связи с телом воскресения, разве что в одной притче.[67] Этот отрывок используется как метафора, изображающая свидетельство христиан в мире.[68] Таким образом, мы видим, что первые христиане представляли себе преображенное физическое тело, но его новые свойства не соответствуют тому, о чем говорит один из важнейших для данной темы текстов Библии.
(4) Четвертая поразительная особенность веры первых христиан в воскресение заключается в том, что само событие под названием «воскресение» разделено на две части. Об этом опять же наиболее ярче свидетельствует глава 15 Первого послания к Коринфянам, но эту веру разделяют все авторы первых двух веков. Любой иудей I века до момента воскресения Христа представлял себе воскресение только одним образом: как масштабное событие для всего народа Божьего или даже для всего человечества в тот неожиданный момент, когда Бог окончательно утвердит Свое царство и на земле, как на небесах. Никто не мог подумать, что отдельный человек может восстать из мертвых раньше всех остальных. Иногда говорят об «исключениях» (Енох и Илия), но их можно не принимать во внимание, потому что: (а) все знали, что эти люди не умирали, а потому нельзя говорить об их «воскресении» (новой жизни после смерти тела); (б) они обитали на небесах, а не в новом теле на земле.[69] Нам необходимо постоянно напоминать самим себе, что «воскреснуть» никогда не означало «пойти на небо», или «избежать смерти», или «обитать в славе и чести после смерти», но всегда — «снова вернуться к телесной жизни после телесной смерти». Вот почему, когда после преображения Иисус велит ученикам не упоминать о том, что они видели, до того момента, пока Сын Человеческий не будет воздвигнут из мертвых, ученики (как мы уже видели) недоумевают и размышляют о том, что бы такое «восстание из мертвых» могло означать: что это за событие, которое даст им право разглашать подробности жизни Иисуса? Чем оно отличается от того дня, когда Бог заново воссоздаст и обновит весь мир?
Существовали, разумеется, и другие течения в иудаизме, хронологически близкие к моменту возникновения христианства, которые также придерживались эсхатологии инаугурации (т.е. веры в то, что «конец» в каком–то смысле уже начался). Так, ессеи, что подтверждают Рукописи Мертвого моря, верили, что с ними тайно был заново заключен завет и их жизнь как бы опережает окончательную развязку истории. Но вне христианства мы нигде не найдем его главного обличия: веры в то, что такая инаугурация заключалась воскресении одного человека прежде великого окончательного восстановления всего и это событие предвещает и обеспечивает последнее воскресение народа Божьего в конце истории.
(5) На пятую особенность представлений христиан о воскресении на фоне представлений иудеев указал мне Доминик Кроссан. В марте 2005 года в Новом Орлеане проходили открытые дискуссии, где Кроссан назвал эту особенность «эсхатологией сотрудничества». Думаю, я понимаю ее примерно так же, как понимал он, и могу сформулировать ее следующим образом. Поскольку первые христиане верили, что «воскресение» началось с Иисуса и завершится великим окончательным воскресением в последний день, они верили также и в то, что Бог призвал их сотрудничать с Ним силою Духа, чтобы осуществлять начатое Иисусом и таким образом предвосхищать последнее воскресение в личной и общественной жизни, в своей миссии и в святости. Недостаточно сказать, что Бог просто объявил о приближении «конца»; Иисус, Мессия, сам был таким Концом, будущим Бога, ворвавшимся в настоящее, а потому те, кто принадлежат Иисусу и следуют за ним, исполненные силой его Духа, ответственны за преображение нынешней жизни, насколько это в их силах, в свете такого будущего.