Главная тайна Библии. Смерть и жизнь после смерти в христианстве

Из этого следует один важный вывод. Если и умершие — святые, и мы сами пребываем во Христе, все мы вместе участвуем в «общении святых». Они остаются нашими братьями и сестрами во Христе. Когда мы совершаем евхаристию, они находятся с нами, вместе с ангелами и архангелами. Почему нам тогда не молиться за них и вместе с ними? Первые деятели Реформации и их последователи изо всех сил старались отказаться от «молитвы за умерших» именно потому, что это было тесно связано с представлениями о чистилище и о том, что усопшим надо как можно быстрее оттуда выбраться. Если отбросить идею чисгилища, на мой взгляд, нет никаких препятствий для молитвы за умерших и есть все основания — не для молитвы об избавлении от чистилища, но молитвы о том, чтобы умершие насладились покоем и наполнились Божьей радостью и миром. Любовь рождает молитву, мы продолжаем их любить, тогда что нам мешает держать их в этой любви перед Богом?

В то же время я не вижу ни в Новом Завете, ни у первых христианских отцов утверждения, что находящиеся ныне на «небесах» или (если вам так больше нравится) в «раю» активно молятся за нас, живущих. В равной мере я не нахожу где–либо оснований для мысли, что живущие должны молиться «святым», чтобы те ходатайствовали перед Отцом за них. Я понимаю, что касаюсь болезненной темы, потому что такова обычная практика многих христиан, но полагаю, что и такая точка зрения достойна, по меньшей мере, внимания. Если умершие христиане сохраняют сознание и если они находятся в более тесных отношениях «со Христом» (что предполагают слова Павла), нежели мы сейчас, есть все основания думать, что они, подобно душам под жертвенником в Откровении, по меньшей мере, умоляют Отца завершить дело справедливости и спасения в мире. А если так, нет никаких принципиальных оснований утверждать, что они не просят Отца также и о нас. Или можно взглянуть на это с другой точки зрения: если они «со Христом», а вознесшийся Христос правит миром по поручению Отца, можно предположить, что и святые как–то в этом участвуют, а не просто пассивно наблюдают за происходящим. Но здесь еще одно соображение, крайне важное для тех, кто, подобно мне, полагает, что наша вера непременно должна стоять на фундаменте Писания: я не нахожу у первых христиан никаких свидетельств о том, что, по их мнению, умершие действительно занимаются такой работой, — тем более о том, что ныне живущие христиане должны их к этому поощрять, обращаясь к святым с особыми молитвами.

В частности, нам следует с большим подозрением относиться к средневековой идее, что «святые» действуют подобно нашим покровителям при дворе, то есть что мы сами боимся лично обратиться к Царю, но зато знаем кого–то из «наших», с кем мы можем смелее говорить и кто способен замолвить за нас словечко. На мой взгляд, эта практика ставит под вопрос, если косвенно не отрицает, нашу свободу доступа к Богу через Иисуса Христа и Духа, о которой снова и снова говорится в Новом Завете. Там об этом сказано совершенно четко: благодаря Христу и Духу каждый христианин может в любой момент обратиться к Отцу лично. Если сам Царь готов принять тебя в тронном зале и выслушать все, что тебя беспокоит, будь то пустяк или серьезные обстоятельства, зачем стоять у ворот дворца и просить кого–то еще, каким бы тот ни был именитым, обратиться к Царю с твоей просьбой? Сомневаться в этом, хотя бы косвенно, означает ставить под вопрос важнейшее благословение и привилегию, возвещенную в Евангелии.

Молитва святым может оказаться — я не говорю, что так происходит всегда, но что так может быть, — шагом к двоеверию с элементом язычества, чего справедливо опасались деятели Реформации. Поздняя античность во времена Римской империи не могла избавиться от запутанной, с многоразличными уровнями, структуры из богов и покровителей, полубогов и героев, которых накопила культура за предшествовавшее тысячелетие. Во II веке церковь стала, совершенно справедливо, почитать мучеников как особых свидетелей победы Христа над смертью. Когда христианство стало признанной религией и гонения прекратились, легко совершился переход к почитанию других людей, которые не погибли мученической смертью, но чем–то выделялись среди христиан. Поэтому весь процесс построения не только иерархии таких людей, но и разработанной системы их «назначения» (процесс канонизации и тому подобное) представляются мне значительным отклонением от верного пути.