Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам

«На первое чтение «Ленина» в институте имени Свердлова Володя взял меня. Я помню небольшой зал-амфитеатр, напряжённую внимательность аудитории и совершенно необычную для выступления Маяковского «учебную» тишину. Успех был необычайный. После тишины, при которой он читал, был взрыв аплодисментов и восторженный шум».

18 октября поэма читалась в московском Доме печати. Корнелий Зелинский:

«В эти дни в Доме печати происходила какая-то конференция редакторов и секретарей губернских и уездных газет…

На помосте стоял один небольшой стол со стаканом воды, рядом – стул…

Маяковский вышел с трубкой своей рукописи в руках, сел на стул. Разложил машинописную рукопись на столе, строго, без улыбки, посмотрел в глаза собравшимся, ожидая, когда всё стихнет.

Большинство сидевших в зале были коммунисты, к тому же люди, приехавшие с будничной партийной работы из далёких уголков России. Большинство впервые видело Маяковского, хотя, конечно, все слышали о нём.

Маяковский без какого-либо предисловия, как только утихомирился зал, раздельно и спокойно прочёл название: «Владимир Ильич Ленин». И потом, после маленькой паузы, сильно и смело:

– Российской Коммунистической партии посвящаю».

Тогда совсем ещё молодой журналист Анатолий Гудимов, тоже оказавшийся слушателем поэта, написал:

«Стояла необыкновенно мягкая для второй половины октября 1924 г. погода, окна концертного зала Дома Печати были распахнуты настежь, и в зал то и дело врывался грохот проходившего по бульвару трамвая. Он на мгновение приглушал гудящий, как набат, голос Маяковского, в первый раз читавшего свою поэму «В. И. Ленин»».

Корнелий Зелинский:

«Начальные строки поэмы Маяковский произнёс в тоне эпически-летописного сказания: «Время – начинаю про Ленина рассказ». Но потом эпическая интонация сменилась интонацией личной, лирической, выдающей глубоко запрятанное переживание. Это был рассказ поэта о том, как он, поэт, относится к Ленину, как он его понимает, и что Ленин значил в жизни Маяковского.

И я увидел, как вот это личное признание, почти страница из дневника, сразу приковало внимание аудитории».

Анатолий Гудимов:

«Зал был полон. На стульях и в креслах сидели по двое, по трое, стояли в проходах, у стен. И всё же, когда по рядам чуть слышно прошелестело: «Рейснер!» – и в зал вошла молодая красивая женщина, люди расступились, образовав узенький коридорчик. Она прошла по нему и остановилась около меня, быстро окинула взглядом зал, ища свободное место или знакомых, затем оглянулась, присела на подлокотник моего деревянного кресла. Я хотел встать и уступить ей место, но она прижала меня рукой, не давая подняться, и спросила:

– Давно?