Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам

«…ей очень бы пригодилась лечебная грязь знаменитых итальянских курортов. Предвидя обычные сложности, она написала хорошо ей знакомому Платону Керженцеву, советскому послу в Риме, прося о содействии».

Да, советским послом в фашистской Италии был в ту пору бывший начальник Маяковского по «Окнам РОСТА» Платон Михайлович Керженцев. И Владимир Владимирович хотел преодолеть «обычные сложности» при получении визы, действуя с двух сторон: усилия советского полпреда подкрепить хлопотами итальянского футуриста.

А теперь пришла пора перейти к рассказу о событии, которое Ваксберг назвал «комичным», но при этом «весьма драматичным», так как он «едва не сорвал все планы».

Загадочная история

9 июня 1925 года Маяковский написал Лили Брик второе письмо:

«Дорогой, любимый, милый и изумительный Лилёнок.

Как ты и сама знаешь – от тебя ни строчки. Я послал тебе уже 2 телеграммы и 1 письмо, и от тебя даже ни строчки приписки к письмам Эльзе!»

Лили Юрьевна не писала Маяковскому, видимо, из-за того, что ей было не до него – из Крыма вернулся Краснощёков, и они собирались поехать отдохнуть (ведь оба только что тяжело болели).

А Маяковский в своём письме продолжал:

«Я живу здесь ещё скучнее, чем всегда. Выставка осточертела, в особенности разговоры вокруг неё. Каждый хочет выставить свой шедевр показистей и напрягает всё своё знание французского языка, чтобы сказать о себе пару тёплых слов».

Высказывание поразительное! Маяковскому «осточертело» то, что участники выставочной экспозиции рекламировали свои экспонаты. А сами футуристы? Разве они на протяжении более десятка лет везде и всюду без устали не превозносили свои произведения, убеждая всех в том, что их нетленные шедевры – искусство будущего? Что же касается самого Маяковского, то по части произнесения «тёплых слов» в свой собственный адрес равных ему, пожалуй, просто не было.

Получалось, что футуристам, ставшим лефовцами, подобная реклама (и самореклама) была позволительна, а всем остальным категорически противопоказана.

И вот тут-то произошло событие, которое совсем нетрудно было спрогнозировать.

Вечером 9 июня Маяковский читал стихи в советском полпредстве. А потом…

Аркадий Ваксберг:

«Маяковского дочиста обокрали. Забрав двадцать пять тысяч франков и оставив ему (вероятно, чтобы смог добраться до полиции) лишь три. Не три тысячи – три франка».

Эльза Триоле:

«Это обнаружилось позднее, когда же я пришла утром к Володе, он ещё спокойно жевал свой «жамбон», сидя без пиджака, у столика. Потом встал, надел пиджак, висевший на спинке стула, и привычным жестом проверил на ощупь, сверху вниз, карман – всё ли на месте. И я увидела, как он вдруг посерел! Бумажник! Обыскали комнату, бросились к хозяйке, и вот мы уже бежим в ближайший полицейский участок…

Идём молча, каждый думает свою думу…

Денег вор не оставил совсем, и я прикидываю, что бы такое продать…

Володя же, может быть, думает о том, как он во второй раз вернётся в Москву не солоно хлебавши, с первого этапа кругосветного путешествия, которое так и не состоится».

Но обратим внимание на то, как встретил Маяковский благородный порыв обеспокоенной и расстроенной Эльзы: