Главная тайна ГРУ

Ранее я уже упоминал о Бюро по дезинформации, действовавшем в 20-х годах. Тогда документальные следы многих острых акций тайного влияния в оперативных делах фактически отсутствовали. Таково было правило работы тех лет в органах госбезопасности с операциями по дезинформации. А «дело Пеньковского» несомненно носит характер более широкого масштаба, чем рядовая акция только органов госбезопасности. Тем более что последствия ее актуальны и по сей день.

Но вот еще один парадокс. Высшее руководство страны всегда очень заботилось о «лице государства» на фоне всего мира в любых областях, не допуская никаких отрицательных проявлений, начиная со спорта и балета. Но тогда почему оно позволило, чтобы в процессе разоблачения и суда над Пеньковским был вылит «на голову страны» огромный ушат грязи – шпион среди нас? Да еще и с выходом на верхи! Почему? Ведь к имиджу у государства отношение было весьма болезненным.

Как бы ни осторожен я был в оценках действий советской стороны в отношении Пеньковского, но время диктовало свою логику в развитии событий. Мне представляется, что Пеньковский, пройдя все круги ада в образе предателя – разоблачение, суд и приговор, – мог быть действительно расстрелян, чтобы скрыть лет на пятьдесят далеко идущую акцию в отношениях СССР с США. Если, конечно, Пеньковский был все же предателем, но на определенном этапе, будучи разоблачен, стал сотрудничать с органами госбезопасности.

Итак, в 1997 году рукопись книги «Операция «Турнир» с главой о Пеньковском ушла от меня и зажила самостоятельной жизнью. Конечно, с ней ознакомились компетентные люди из Пресс-бюро службы разведки и с их подачи – в самой штаб-квартире разведки. Были незначительные замечания, но только не в отношении главы «Пеньковский». Даже намеком никто не подверг сомнению гипотезу о его участии в важной государственной акции.

Что говорить, такой подход именно к этой главе меня как бы окрылил. Мне представлялось: возможно, я стою на верном пути и нахожусь в нескольких шагах от раскрытия одной из загадок борьбы на «тайном фронте» в ХХ столетии. А так как не в моем характере было сидеть сложа руки, то я стал искать пути «публичного» изложения моей версии, в первую очередь среди профессионалов – специалистов по тайным операциям. И не прошло и полугода, как случай представился.

Готовилась практическая конференция по истории операций тайного влияния и один из последних пунктов в перечне тем гласил: «Реалии и мифы акций». Такая тема была равносильна бальзаму на мою душу, и я ее «застолбил». Более того, пошел дальше: в своем выступлении во главу угла поставил мастерство разведывательных операций, обобщив открытые материалы по нескольким значимым акциям тайного влияния.

Мое 20-минутное выступление на фоне анализа пяти операций легализовало версию с «делом Пеньковского». Результат? Ни да, ни нет. Правда, я тешил себя надеждой, что сказанное мною требует осмысления. Но оппоненты так и не появились, хотя интерес к постановке проблемы был.

Лишь однажды, в перерыве, ко мне подошел ветеран разведки и выразил кое в чем сомнение:

– Вы рискованно перебрасываете мостик между операцией «Снег» и «делом Пеньковского».

– В чем же риск? – попытался уточнить я, рассчитывая услышать веские аргументы.

– Ну, во-первых, операции «Снег», как таковой, не было…

Я терпеливо слушал. «Терпеливо» потому, что не было оснований не доверять одному их патриархов советской разведки – генерал-лейтенанту Павлову, человеку весьма авторитетному в наших специфических делах. Но были и другие причины, и я прервал собеседника.

– Значит, генерал Павлов сознательно вводит в заблуждение всех нас… и общественность, на него это не похоже. Не правда ли?

Собеседник мягко возразил:

– Но как мог Павлов беседовать о столь важном деле, если даже не знал английского?

– Ну а если он ему не был нужен? – возразил я.

– Как так? – удивился коллега на два воинских звания выше, чем я, – капитан первого ранга.

– Павлов шел наверняка, к нашему человеку – ценному источнику, а не к сочувствующему нам американцу, как говорится в книге Виталия Павлова «Операция «Снег»… Либо вообще к русскому, внедренному в США еще с 20-х годов… Например, на волне эмиграции через Дальний Восток, как это сделал герой из фильма «Семнадцать мгновений весны»… – убежденно говорил я.

– Но мы не подтверждаем факта нашего участия в подготовке меморандума американцев в адрес японцев! – настаивал коллега, явно давя на меня своим ветеранским авторитетом.

Я развел руками, давая понять, что в этой ситуации нужно было бы отделить «мух» от «котлет» – политику от реалий. Мы явно понимали друг друга, но оба не хотели подвергать сомнению и тем более опровергать официальную точку зрения на операцию «Снег», незадолго до этого высказанную советской стороной. И подоплека всего этого была в том, что акция в определенной степени сыграла роль в ускорении трагедии Пёрл-Харбора – это в отношении американской стороны. Но она же создала условия для отказа японцев открыть дальневосточный фронт – это в отношении советской стороны. А пока я возразил: