Это обращение к противнику потрясало своей четкостью изложения цели. С трудом верилось, что автор этого плана — участник советско-финляндской войны и боевой офицер Великой Отечественной, на тот момент действующий сотрудник военной разведки. И вот — предатель Родины.
«Феномен Пеньковского», как окрестили его предательство на Западе, интересовал меня давно. Как-никак, но судьба трижды сводила меня с Пеньковским именно в тот момент, когда он активно, естественно, скрытно сотрудничал с разведками противника. Но еще в 1994 году, до того, как в моих руках оказалась книга Дж. Шектера и П. Дерябина под звучным названием «Шпион, который спас мир», мне попалась заметка с этим обращением — письмом Пеньковского. Приведенные мною строки особенно ярко высветили позицию Пеньковского в сотрудничестве с нашими главными противниками в «тайной войне».
В то время, когда циничное отношение предателя к своему народу обнажилось так резко, где-то в глубине моей души всплыли многолетние сомнения: а было ли предательство? Всплыли и… не исчезли.
Гипертрофированная кощунственность мыслей Пеньковского создавала эффект отторжения от самой идеи — высказать их вслух. Даже перед нашими противниками, а на тот час — его коллегами. И тем более их реализовать. Подавая этот факт, западная пресса писала, что американская разведка оценила надежность Пеньковского— агента и назвала его «анархистом и человеком с причудами, который по какой-то причине пытается втянуть нас в войну с Россией». (Это высказывание принадлежит шефу управления контрразведки ЦРУ Джеймсу Энгелтону, который вместе с бывшим сотрудником КГБ — перебежчиком Анатолием Голицыным — весьма категорично не доверял Пеньковскому).
Запад изощрялся, разыгрывая «карту Пеньковского», и представлял его борцом с коммунизмом. А меня мучили сомнения: предатель или не предатель? Потому заметка в «Комсомольской правде» с претенциозным заголовком «Сколько людей получили 30 сребреников?» — имела в виду тех, кто шел дорогами Иуды, — оказалась весьма кстати. Ибо она объясняла отношение плативших эти сребреники к берущим их. В статье говорилось следующее:
«Предателей презирали всегда. Недаром имя Иуды стало нарицательным, а Данте поместил предателей в самый последний, девятый круг ада. Кто оказался последователем Иуды? Увы — их множество.
Министр внутренних дел наполеоновской Франции Фуше говорил: «Те, кто собирается меня убить, — дураки, а те, кто об этом мне сообщает, — подлецы».
Знаменитого двойного агента Азефа, выдававшего своих товарищей царской охранке и использовавшего сведения из полиции в своих делах, разоблачили революционер Бурцев и бывший директор департамента русской полиции Лопухин. Бурцев давно подозревал Азефа, шесть часов подряд говорил Лопухину о двойной роли Азефа. Все шесть часов Лопухин молчал и в конце признался: Бурцев прав. Лопухин точно знал, что его ждет за разглашение тайны — каторжные работы. Каторгу, правда, заменили ссылкой в Сибирь.