Главная тайна рекламного бизнеса (СИ)

Он был немного в шоке от произошедшего. Я это чувствовал. Вскоре после того, как он вышел из ванной, мы легли спать. Мы лежали лицом к друг другу, я не хотел своей любовью к обнимашкам перепугать его ещё больше, поэтому я просто молча лежал с закрытыми глазами. Вскоре он осторожно положил руку мне на грудь. Я накрыл её своей. Так мы и лежали достаточно долго. Я чувствовал, что он не спит. Если он и уснул в ту ночь, то уж точно после меня, а я заснул ох как не скоро. Однако, как бы испуган он ни был, он ничего не вымещал на мне, за что я был ему безмерно благодарен. Я и сам был немного на взводе и не был уверен, что смогу адекватно среагировать, если он вздумает устроить сцену. На следующее утро, заложив ногу на ногу, он уселся на диване с моей газетой. Я рисовал. Тишина была робкой, но очень комфортной.

БРАЙАН

Мне никогда не узнать, как он догадался, что надо было сделать обязательно, а чего нельзя было делать ни при каких обстоятельствах. Он не пытался тискать меня, не пытался зацеловать до смерти, ничего подобного. Он позволил мне читать газету, пока сам рисовал на другом конце комнаты. Вскоре я обнаружил, что только делаю вид, что читаю, а на самом деле смотрю, как он терпеливо водит карандашом по бумаге. Он поднял голову, посмотрел на меня, спокойно улыбнулся и снова погрузился в рисование.

Клянусь, я буду отрицать, что когда-либо говорил вам это, но когда в последующие годы я пытался проанализировать, когда же я влюбился окончательно и бесповоротно, я приходил к выводу, что это было именно тогда, когда он улыбнулся мне в тот день.

Пару минут спустя он снова посмотрел на меня. Блять, я понятия не имею, что за выражение было у меня в тот момент на лице, потому что он вздохнул с этакой смесью веселья и раздражения, подошёл и плюхнулся на диван рядом со мной. Чмокнул меня в лоб. Погладил по запястью. Мне так хотелось к нему прикасаться, а ведь раньше подобных желаний у меня не возникало никогда. Меня никогда раньше не восхищала ничья красота, это все окружающие восхищались моей. Поэтому я принялся гладить его щёки, скулы, целовать губы… Я должен был дать ему понять. Он должен знать. Хотя, возможно ли, чтобы он этого ещё не понял?

— Джастин…

Он открыл глаза и выжидающе посмотрел на меня.

Конечно, когда-нибудь я это ему скажу.

Поэтому я принялся целовать его и зацеловал до полубессознательного состояния, когда он принялся невнятно умолять меня, чтобы я его трахнул.

ДЖАСТИН

На следующий день утром как раз перед тем, как я должен был уходить на работу, он должен был ехать в аэропорт. Мы поцеловались на прощание, прощальный поцелуй плавно перешёл в прощальный секс, а потом в прощальную взаимную дрочк… короче, Брайан едва не опоздал на самолёт. Я позвонил ему вечером, включилась голосовая почта, но сообщение я оставлять не стал, и три дня от него не было ни слуху, ни духу. В итоге, на третий день, в 11 часов вечера раздался пьяный звонок. (Я сильно удивился, что он пьян в такую рань, но потом сообразил, что у него уже 2 часа ночи.) Среди невнятных «Солнышко» и «Это не наркота, а дерьмо, которое она сварила в ванне» более или менее чётко, но тихо прозвучало:

— Кстати, а когда, блин, ты вернёшься домой?

— Через месяц.

— Блять.

Не удивительно, что этот месяц тянулся бесконечно. Каждые два-три дня мы созванивались. Разговоры перемежались сексом по телефону.

Как-то после особо эпического телефонного секса, он наконец-то спросил.

— Слушай, Джастин…

— М-м-м-м-м… — уже засыпая, пробормотал я.

— Я давно хотел задать тебе этот вопрос…

Я тут же открыл глаза и сел.

— Какой?

— Как ты добился того, что я двинул себе трубкой по лбу?

Услышав это, я снова плюхнулся на подушки и принялся хихикать. Мне казалось, я вижу, как он улыбается в трубку, зная, что сейчас его никто не видит.

— Это был один из моих самых любимых розыгрышей. Мне, честное слово, в голову не приходило, что ты набьёшь себе шишку.

— Просто расскажи как, пиздёныш.

— В общем, я взял пару мощных магнитиков и поместил один в аппарат, другой — в трубку. За пару недель ты привык, что без усилия трубку не снять. Моя сообщница вынула магнитики, чтобы ты гарантированно рванул трубку на себя, — лопаясь от гордости, тихо сказал я.

Он молчал. Я немного занервничал. Я действительно поступил несколько подло…

— Блин… Гениально! — пробормотал он.

— Я вообще-то и сам горжусь этой задумк…

— СТОП. Ты сказал «сообщница»? Синтия?!

Ох, бля-я-я…

— Э-э-э… Ну, возможно…

— Следовало бы надрать ей задницу и уволить.

— Но ты её не уволишь.

Мне показалось, что он сейчас заспорит, но он лишь грустно пробормотал:

— Ох, блин…

В среду в 19 часов я вошёл в лофт, как раз тогда, когда он выбирал, что надеть, перед тем, как уйти на весь вечер. Мы не договаривались о времени встречи. Всё, что он знал, это то, что среда — мой последний рабочий день. Он даже не догадывался, что мой рабочий день закончился в полдень, и что на работу я приехал с вещами, а в 12:00 сел в такси и помчался в аэропорт.

Я плюхнул вещи на пол и, остановившись в дверях, громко вздохнул.

— Привет.

Было видно, что он с трудом удерживается от того, чтобы не улыбаться.