Главная улица

— Может быть, я и отвратителен, но, занимаясь такой случайной работой, я сохраняю свою независимость, чем не могут похвалиться хотя бы все эти вылощенные молодчики в банках. Если я бываю груб с каким-нибудь олухом, это отчасти потому, что я не умею иначе (видит бог, я не специалист по вопросам, какой вилкой что есть и какие брюки надевать к визитке), а главное, потому, что я кое-что значу. Я, может быть, единственный человек в округе, который помнит двусмысленную статью в «Декларации независимости» о том, что каждый американец имеет право на «жизнь, свободу и борьбу за счастье». Как-то встречаю я на улице Эзру Стоубоди. Он глядит на меня эдак важно, чтобы я, не дай бог, не забыл, что он птица высокого полета и что цена ему двести тысяч, и говорит:

«Э, Бьерквист…»

«Меня зовут Бьернстам, Эзра», — отвечаю я. (Он-то отлично знает, как меня зовут!)

«Ну, как бы вас ни звали, — говорит он, — я слыхал, что у вас есть механическая пила. Приходите-ка и распилите мне четыре штабеля дров».

«Значит, я вам понравился?» — спрашиваю я с невинным видом.

«А не все ли это равно? Чтобы к субботе было готово!»-довольно резко отвечает он. Как это простой рабочий позволяет себе дерзить пятой части миллиона в меховой дохе!

А я, чтобы позлить его, и говорю:

«Вот и не все равно! Откуда вы взяли, что вы-то мне нравитесь? Нет, знаете ли, я подумал и решил отказать вам в ссуде. Обратитесь в другой банк, только здесь нет другого!» — говорю я и иду своей дорогой.

Так вот и было. Пожалуй, я держал себя грубо и глупо. Но я считал, что должен найтись в городе хоть один человек, настолько независимый, чтобы осадить банкира!

Он встал, сварил кофе, дал Кэрол чашку и продолжал говорить то вызывающим, то виноватым тоном, как бы тоскуя по дружбе и в то же время забавляясь ее удивлением, что существует особая, пролетарская философия.

Уходя, она заметила вскользь:

— Мистер Бьернстам, если бы вы были на моем месте, вас бы очень задевало, что вас считают ломакой?

— Что? Дайте вы им в морду! Послушайте, будь я серебряной чайкой, очень бы меня трогало, как кучка жалких тюленей смотрит на то, что я летаю?

Она быстро шла по улицам, и подгонял ее не ветер, а сила передавшегося ей бьернстамовского презрения. Она смело взглянула в лицо Хуаните Хэйдок, задрала голову в ответ на небрежный кивок Мод Дайер и, сияющая, предстала дома перед Би. По телефону пригласила зайти Вайду Шервин. Потом бодро играла Чайковского, и мощные аккорды были отголоском речей смеющегося рыжего философа из крытой толем лачуги.

Когда она осторожно сказала Вайде:

— Тут, кажется, есть один человек, который забавы ради оскорбляет местных богов, Бьернстам, что ли? — предводительница реформаторов ответила:

— Бьернстам? О да! Слесарь. Редкий нахал!

IV

В полночь вернулся Кенникот. За завтраком он четыре раза повторил, что думал о Кэрол каждую минуту.

Когда она вышла за покупками, ее окликнул Сэм Кларк:

— Доброе утро! Можете постоять минутку и поболтать с Сэмом? Теплеет как будто, а? Что говорит термометр доктора? Пора бы вам зайти к нам вечерком! Нечего важничать и прятаться от людей!

Старик Чэмп Перри, местный старожил, скупщик пшеницы при элеваторе, остановил ее на почте, подержал ее руку в своих морщинистых лапах, поглядел на нее выцветшими глазами и прокашлял:

— У вас, моя дорогая, такой свежий и цветущий вид! Жена недавно сказала, что поглядеть на вас — и лекарства никакого не надо!

В галантерейном магазине она встретила Гая Поллока, выбиравшего скромный серый шарф.

— Мы вас так давно не видели, — сказала она. — Не зайдете ли как-нибудь вечерком сыграть в криббедж?

— Вы и вправду позволите? — радостно переспросил Поллок.

В то время, как она покупала два ярда мехельнских кружев, к ней на цыпочках приблизился вокалист Рэйми Вузерспун с взволнованным выражением на длинном желтом лице.

— Будьте добры, зайдите в мое отделение и взгляните на пару лакированных туфель, которые я отложил для вас!

С видом священнодействующего жреца он расшнуровал ей ботинки и, отогнув край платья, надел туфли. Она их купила.

— Вы хороший коммерсант! — сказала она.

— Я совсем не коммерсант! Я просто люблю элегантные вещи. Все это так некрасиво.

И он безнадежным жестом указал на полки с коробками обуви, на деревянное сиденье стула, на котором дырочки образовывали розетки, на стойку с висящими на ней штиблетами и жестянки с сапожным кремом в окне, на литографированное изображение ухмыляющейся молодой девушки с пунцовыми щеками, восклицающей в поэтическом порыве рекламного вдохновения: «Мои ножки лишь тогда стали совершенством, когда я купила пару первоклассных ботинок «Клеопатра».

— Но иногда, — вздохнул Рэйми, — попадается пара изящной обуви вроде этой, и я откладываю ее в сторону для тех, кто способен ее оценить. Когда я увидел эти туфли, я сразу сказал себе: «Вот было бы хорошо, если бы они подошли миссис Кенникот!» И я решил сообщить вам о них при ближайшем случае. Я не забыл наших приятных бесед у миссис Гэрри!

Гай Поллок зашел в тот же вечер, и хотя Кенникот тут же усадил его за криббедж, Кэрол была снова счастлива.

V