Главная улица

— Ах, как стыдно, что приходится принимать вас в такой тесноте! Тут нет даже воды, кроме как в раковине в коридоре. Но ведь знаете, я так говорю Чэмпу: нам сейчас выбирать не приходится!.. И потом наш старый дом был слишком велик, мне трудно было его убирать, да и стоял он слишком уж в стороне. Пожалуй, не так плохо пожить здесь, среди людей. Да, нам тут хорошо. Но… может быть, когда-нибудь у нас опять будет свой дом! Мы копим на него… О боже мой, был бы у нас свой дом! Но ведь и в этих комнатах хорошо, правда?

По свойственной всем старикам привязанности к вещам они перевезли в эти комнатушки столько мебели из старого дома, сколько тут могло поместиться. Но Кэрол не чувствовала ни тени того превосходства, какое возбуждала в ней буржуазная гостиная миссис Лаймен Кэсс. Здесь она была как дома. С нежностью отмечала она следы заботливых рук миссис Перри: заштопанные локотники кресел, качалку, обитую реденьким кретоном, полоски бумаги, наклеенные на треснувшие берестяные салфеточные кольца с надписями «папа» и «мама».

Кэрол рассказала старикам кое-что о новой, вдохновлявшей ее идее. Перри были растроганы тем, что среди молодежи нашелся кто-то, относившийся к ним серьезно, и в благодарность они объяснили ей, какие принципы должны быть положены в основу возрождении Гофер-Прери, чтобы жизнь в нем снова стала веселой и приятной.

Вот какова была вся их философия в наш век самолетов и профессиональных союзов:

«Баптистская церковь — а также, хотя и в меньшей степени, методистская, конгрегационная и пресвитерианская — дает нам совершенные, богом установленные образцы музыкального и ораторского искусства, филантропии и этики.

Не нужны нам все эти новомодные науки и эта ужасная «критика священных текстов», которая губит нашу молодежь в колледжах. Вернуться к истинному слову божию и к здоровой вере в ад, о котором нам проповедовали в старину, — вот и все, что нам надо.

Республиканская партия, великая старая партия Блейна и Мак-Кинли, — орудие бога и баптистской церкви в мирских делах.

Всех социалистов надо повесить.

Гарольд Белл Райт — чудесный писатель, он в своих романах проповедует такую возвышенную мораль. И говорят, он нажил на них около миллиона.

Те, чей доход больше десяти тысяч или меньше восьмисот долларов в год, — дурные люди.

Европейцы не хуже их.

Не беда выпить в жаркий день стакан пива, но всякий, кто прикасается к вину, отправляется прямо в ад.

Девы теперь не так девственны, как были раньше.

Мороженое никому не нужно; пирог достаточно хорош для всех.

Фермеры спрашивают за свою пшеницу слишком много.

Владельцы элеватора требуют слишком многого за то жалованье, которое они платят.

На свете больше не было бы горя и недовольства, если бы все работали так же упорно, как Чэмп, когда он корчевал лес для своей первой фермы».

IV

Горячее преклонение Кэрол перед героями остыло до вежливого поддакивания, а поддакивание — до желания удрать, и она ушла домой с головной болью. На следующий день она увидела на улице Майлса Бьернстама.

— Только что из Монтаны. Дивное лето! Накачал полные легкие воздухом Скалистых гор. А теперь начну снова злить заправил Гофер-Прери.

Она улыбнулась ему; старички Перри и пионеры стали блекнуть, тускнеть и забылись, как старинные дагерротипы, хранимые в почерневшем ореховом комоде.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Однажды в ноябрьский вечер, когда Кенникот уехал, Кэрри собралась скорее из вежливости, чем по искреннему желанию, проведать Перри, но не застала их дома.

Как ребенок, которому не с кем играть, бродила она по темному коридору. Под дверью одной из контор она заметила свет и постучала. Когда дверь отворилась, она пробормотала:

— Не знаете ли вы случайно, где старики Перри?

Тут она увидела, что перед ней Гай Поллок.

— Мне очень жаль, миссис Кенникот, но я не знаю.

Может быть, вы зайдете и подождете их?

— Но… — начала она, подумав о том, что в Гофер — Прери считается неприличным, когда женщина навещает мужчину, и что, конечно, она не зайдет. И, входя, договорила:-Я не знала, что ваша контора здесь.

— Да, контора, городской особняк и замок в Пикардии совсем недалеко от замка герцога Сандерлендского. Но замка и особняка вы не увидите. Они там, за той дверью. Мой замок — это койка, умывальник, мой выходной костюм и синий креповый галстук, который вы однажды похвалили.

— Вы помните, как я его похвалила?

— Конечно, всегда буду помнить! Пожалуйста, садитесь.

В тусклой конторе она огляделась и увидела высокую печь, кожаные корешки юридических справочников на полках, высокий конторский стул с кипой газет, которые так долго служили сиденьем, что совершенно истерлись и посерели. Только две вещи здесь говорили о Гае Поллоке. На зеленом сукне стола между судебными бланками и забрызганной чернильницей стояла ваза из перегородчатой эмали. А на вращающейся этажерке были книги, необычные для Гофер-Прери: мошеровское издание поэтов, немецкие романы в черных и красных переплетах, Чарльз Лэм в тисненом левантине.