Читаем Главная улица полностью

Нет! Я не хотела бы влюбиться, даже если бы явился принц. Я не хотела бы огорчить Уила. Я так привязана к нему! Да-да! Я больше не влюблена в него, но я могу на него положиться. Он мой дом и дети.

Хотелось бы знать, когда наконец у нас будут дети? Я хочу детей.

Не забыла ли я сказать Би, чтобы она отварила на завтрак кукурузы вместо овсянки? Она, верно, уже легла спать. Придется встать пораньше.

Я очень привязана к Уилу. Я не решилась бы огорчить его, даже если бы мне пришлось отказаться из-за этого от самой безумной любви. Если бы явился принц, я только разок поглядела бы на него и убежала со всех ног! О, Кэрол, ты не героична и не утонченна. Ты неисправимо вульгарная молодая особа!

Но я не из тех жен, которые предают мужей болтовней о том, что дома их «не понимают». О нет, я не такая!

Ты уверена?

Во всяком случае, я не шептала Гаю о недостатках Уила и о том, что он не замечает моей особенной, необыкновенной души. В сущности, Уил, пожалуй, вполне понимает меня! Если бы только… Если бы только он поддержал меня в моих усилиях разбудить город!

Сколько женщин, какое несметное множество женщин забывают все на свете ради первого Гая Поллока, который им улыбнется. Нет! Я не желаю быть овцой в этом стаде искательниц сочувствия. Этих жеманных замужних невинностей. Хотя если бы принц был молод и не боялся стать лицом к лицу с жизнью…

Как все ясно у этой миссис Диллон! Она так явно обожает своего дантиста! А в Гае видит только какого — то непонятного чудака.

Чулки на миссис Диллон были не шелковые; это фильдекос. У нее изящные, стройные ноги. Но все-таки не лучше моих. Терпеть не могу плотные пятки у шелковых чулок. Неужели у меня толстеют ноги? Я не хочу, чтобы у меня были толстые ноги.

Нет! Я страшно привязана к Уилу. Его работа… Один спасенный им от дифтерита фермер стоит дороже моего нытья об испанских замках… замках с ванной комнатой!

Эта шляпа слишком тесна. Надо ее растянуть. Гаю она понравилась.

Вот и дом. Я совсем продрогла. Пора достать меховые вещи. Будет ли у меня когда-нибудь бобровая шубка? Нутрия — это не то! Бобер блестит! И так приятен на ощупь. У Гая усы — как бобровый мех. У, что за чепуха!

Я так привязана к Уилу. Он моя опора. Неужели я не найду лучшего слова, чем «привязана»?

Он уже дома. Он скажет, что я очень поздно пришла!

Вечно он забывает опустить шторы! Сай Богарт и все эти отвратительные мальчишки постоянно заглядывают в окна. Впрочем, ему, бедному, не до того. Он думает о своей практике. У него столько волнений и работы, а у меня только и дела, что болтать с Би.

Не забыть бы про кукурузу…»

Она влетела в переднюю. Кенникот выглянул из-за «Журнала Американской медицинской ассоциации».

— Ты уже вернулся? Давно? — воскликнула она.

— Часов в девять. Где это ты пропадала? Уже двенадцатый час.

Это было сказано добродушно, но не слишком одобрительно.

— Соскучился один?

— Да, ты забыла закрыть нижнюю отдушину в печи.

— Ах, вот досада! Но ведь это случается со мной нечасто, правда?

Она села к нему на колени, и он, предварительно откинув голову, чтобы спасти очки, потом сняв их, потом пересадив ее более удобно и слегка откашлявшись, ласково поцеловал ее и сказал:

— Нет, я должен признать, что ты прекрасно справляешься с такими вещами. Я не сердился. Мне только жаль было, что ушло тепло. Если оставлять поддувало открытым, все тепло уходит. А по ночам теперь уже здорово холодно. Я порядочно зябну в дороге. Сегодня так дуло, что я спустил в автомобиле боковые занавески. Впрочем, отопление в доме работает теперь исправно.

— Да, ветрено на улице. Но я отлично чувствую себя после прогулки.

— Ты гуляла?

— Я ходила повидать Перри. — Усилием воли она заставила себя добавить: — Их не было дома, и я зашла к Гаю Поллоку в его контору.

— Что? Неужели ты сидела и болтала с ним до одиннадцати часов?

— О, там был еще кое-кто и… Уил, какого ты мнения о докторе Уэстлейке?

— Об Уэстлейке? А что?

— Я встретила его сегодня на улице.

— Он не хромал? Если бы бедняга сделал себе рентгеновский снимок зубов, там, верно, оказался бы гнойник. А он воображает, что это от ревматизма. От ревматизма, черта с два! Как этот старик отстал от века! Не удивлюсь, если окажется, что он делает себе кровопускание. Ну-у-о-хо-хо! (Глубокий и серьезный зевок.) Не люблю портить компанию, но уже поздно, а врач никогда не знает, не вытащат ли его ночью из постели. (Она вспомнила, что за минувший год он объяснял ей это в тех же самых выражениях не меньше тридцати раз). Пора, пожалуй, на боковую. Часы я уже завел и печь прикрыл. Ты заперла дверь, когда пришла?

Они побрели по лестнице, после того как он выключил свет и дважды подергал входную дверь, чтобы убедиться, хорошо ли она заперта. Продолжая разговаривать, они начали раздеваться. Кэрол все еще несколько стеснялась и раздевалась за дверцей шкафа. Кенникот был менее застенчив. В этот вечер, как и всегда, ее сердило, что, прежде чем открыть шкаф, приходится отодвигать старое плюшевое кресло. Сколько раз она ни открывала шкаф, столько же раз она отодвигала кресло.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное