Главная улица

Она провела четыре дня в радостных хлопотах: ее лучшая нижняя юбка оказалась разорванной, потерялась нитка бисера с коричневого бархатного платья, на самой нарядной блузке из креп-жоржета обнаружилось жирное пятно. Она причитала: «Мне прямо не в чем показаться на людях!» — и получила от сборов бездну удовольствия. Кенникот нигде не упускал случая мимоходом упомянуть, что собирается в Миннеаполис, в театр и на выставку.

Он и выехали в тихий, безветренный день, и стлавшиеся стеной ватные клубы пара от локомотива закрывали вид из окна вагона на серую прерию. Кэрол не смотрела в окно. Она закрыла глаза и напевала, сама того не замечая.

Она чувствовала себя молодым поэтом, отправившимся завоевывать славу и Париж.

На вокзале в Миннеаполисе Кэрол растерялась, попав в толпу дровосеков, фермеров и шведских семейств с бесчисленными детьми, дедушками, бабушками и бумажными пакетами. Толкотня и крики ошеломили ее. После полутора лет, проведенных в Гофер-Прери, она чувствовала себя настоящей провинциалкой в этом когда-то привычном ей городе. Она была уверена, что Кенникот садится не в тот трамвай. В сумерках винные склады, еврейские магазины готового платья и меблированные комнаты в нижней части Хэннепин-авеню казались прокопченными, безобразными, угрюмыми. Она была оглушена шумом и грохотом уличного движения в часы пик. Когда какой-то клерк в пальто, слишком узком в талии, пристально посмотрел на нее, она теснее прижалась к руке Кенникота. Этот клерк был по-городскому нахален. В то же время он был высшим существом, привыкшим к этой сутолоке. Не смеялся ли он над ней?

На миг она пожалела о спокойствии тихого Гофер — Прери.

В вестибюле отеля она чувствовала себя неловко. К отелям она не привыкла. С завистью вспоминала она, как часто Хуанита Хэйдок распространялась о знаменитых отелях в Чикаго. Кэрол не решалась взглянуть в лицо коммивояжерам, которые, как бароны, развалились в больших кожаных креслах. Ей хотелось, чтобы все думали, что ее муж и она сама привыкли к роскоши и холодной изысканности. Поэтому она была немного недовольна им, когда, расписавшись в книге: «Доктор У. П. Кенникот с женой», он крикнул портье: «Что, приятель, у вас найдется для нас хорошая комната с ванной?» Она высокомерно огляделась кругом, но, заметив, что никто не интересуется ею, смутилась и устыдилась своего раздражения.

Она заявила: «В этом вестибюле слишком пестро», — но все-таки она восхищалась им — у ониксовых колонн были позолоченные капители, бархатные портьеры на двери ресторана расшиты коронами, в нише, за драпировкой с шелковыми шнурами, какие-то изящные девушки всегда поджидали таинственных мужчин, на стойке были разложены двухфунтовые коробки конфет и всевозможные журналы. Где-то играл невидимый оркестр. Она обратила внимание на господина, похожего на европейского дипломата, в широком пальто и мягкой шляпе. В ресторан прошла дама в модном саке, густой кружевной вуали, жемчужных серьгах и маленькой черной шляпке.

— Вот первая действительно изящная женщина, которую я вижу за год! — воскликнула Кэрол. Она почувствовала себя в столице.

Но когда она пошла за Кенникотом к лифту, девушка у вешалки, самоуверенная молодая особа со щеками, словно покрытыми штукатуркой, в устрашающей блузке с низким вырезом из тонкой темно-лиловой материи, внимательно поглядела ей вслед, и под этим надменным взглядом Кэрол опять оробела. Она невольно остановилась перед лифтом, ожидая, что бой войдет первым. Когда же он фыркнул: «Проходите вперед!» — она не знала, куда деться от стыда. О, он, наверно, подумал: «Вот деревенщина».

Как только бой убрался и они очутились в номере одни, Кэрол критически оглядела Кенникота. В первый раз за несколько месяцев она действительно видела его.

Его одежда казалась слишком грубой и провинциальной. Парадный серый костюм, сшитый у «Нэта Хикса из Гофер-Прери», был словно из жести. В нем не было ни четкости линий и ни малейшего шика. Тупоносые черные ботинки были плохо вычищены. Тускло-коричневый галстук не подходил к костюму. А самому Кенникоту не мешало побриться.

Но она обо всем забыла, изучая прелести своего номера. Кэрол бегала по комнате, вертела краны в ванной, и вода била из них сильной струей, а не сочилась по каплям, как дома; вытащила полотенце из конверта пергаментной бумаги, пробовала лампочку под розовым колпачком между широкими постелями; выдвигала ящики из овального орехового письменного столика; разглядывала почтовую бумагу с гравированным гербом, давая себе слово написать на ней всем своим знакомым; восхищалась бархатным креслом цвета бордо и голубым ковриком; открывала кран для холодной воды и радостно визжала, когда оттуда шла действительно холодная вода. Она бросилась на шею Кенникоту и поцеловала его.

— Что, нравится, сударыня?

— Восхитительно! Мне так весело! Я так люблю тебя за то, что ты согласился поехать! Ты очень, очень добрый!

Он принял это снисходительно и немного смущенно, потом зевнул и сказал: