– Рисковали вы с этими ключиками, – покачал я головой.
– Ерунда. Если бы даже Шохман о чем и догадался, то мне бы сразу позвонил. А я бы тогда честно признался, что ключи действительно у меня выпали. Оно ведь, в сущности, от истины недалеко. Но они сработали именно так, как я планировал, так что никакого риска.
– А деньги?
– Не понял.
– Куда делись деньги, которые Власов привез Глебову за несколько часов до убийства? Триста тысяч долларов, насколько мне известно.
– Триста восемьдесят. Деньги эти вернулись законному владельцу.
– Как владельцу. Вы их что – отдали Шохману?!
– Вот еще. Я их забрал себе. Это мои деньги. Глебов достаточно поимел на мне за эти годы, так что. Да и не нужны они ему больше. Еще вопросы?
– Да, вроде нет пока, – отвечаю я после недолгого раздумья.
– Ну, тогда, как договаривались – откровенность за откровенность. Как же вы все-таки меня нашли?
– Если честно, то в двух словах не расскажешь. Но, по большому счету, подставили вас, Константин Михайлович!
– Подставили? – настораживается тот. – Кто?
– Глебов.
– Глебов?… Витька, что ли?
– Нет – вы же сами говорите, что Виктор Викторович к этой истории непричастен, так что давайте оставим его в покое. Алексей Викторович покойный постарался.
Бердник сморит на меня сначала недоверчиво, а потом его глаза вдруг суживаются.
– Что – записку написал: «Если со мной что-то случится, прошу винить во всем Костю Бердника» и так далее?… Вообще-то, этот мог – в его духе. Только Леха ведь смерти не ждал, и записку такую писать ему было ни к чему. Так что этот номер у вас, извините, не пройдет.
– А никакого номера и нет. Да, Глебов никакой записки не писал – тут вы правы. Только вот во всей этой истории с пальцем он – умышленно или нет – главного-то вам и не сказал. Фокус в том, Константин Михайлович, что Сергей Власов – левша. Поэтому тот пальчик, который Алексей Викторович со стакана снял, был оставлен большим пальцем левой руки Сергея. Но вы этого не знали и на месте убийства поставили этот его отпечаток правой рукой, как это привычно для большинства людей. Левой же рукой след так не оставишь – тут акробатом надо быть. Так что я уже тогда заподозрил имитацию и начал искать того, кто мог сделать с отпечатка пальца качественное клише. И на Сорокина именно так вышел – не очень уж много в городе фирм, располагающих соответствующим оборудованием. Вот поздно только вышел… Ну, а связать его с вами труда уже не составило. Вот и получается, что Глебов все равно вас подставил – даже с того света!
– Я ж говорю – гнида была редкостная. Впрочем, он за это поплатился. Вот теперь пусть и узнает – есть Бог на свете или нет.
Мой собеседник в очередной раз закуривает, и я замечаю, что пальцы его при этом чуть дрожат.
– Вы говорите, что это дело вы раскопали. А менты что ж – сами не доперли?
– У них, как в монологе у Райкина – узкая специализация. Тот эксперт, что след обнаружил, не знал, что это палец левой руки. А тот, что отпечаток по картотеке проверял, не знал, что он с правого косяка выпилен. Ну, а следователю эти подробности и вовсе ни к чему. Личность установлена – и ладушки.
Бердник некоторое время молчит, переваривая сказанное, а затем, словно очнувшись, широко улыбается и разводит руками.
– Ну что ж, мистер сыщик. Спасибо, как говорится, за интересную беседу! Если нас еще судьба когда сведет – буду рад пообщаться.
– Сведет, Константин Михайлович, непременно сведет, и очень скоро. Меня следователь прокуратуры ведь тоже на допрос вызовет, в качестве свидетеля. Так что на очной ставке и встретимся. Ну, а вы к нему прямо завтра с утра и поезжайте. Чего тянуть-то?
– Не понял. – Брови моего собеседника удивленно поползли вверх.
– Суд учтет явку с повинной, – поясняю я совершенно спокойным, где-то даже доброжелательным тоном.
Удивление во взгляде Бердника тут же сменяется злостью, а потом в нем появляется неприкрытая ирония.
– Вы что это – серьезно?
– Разумеется. Если ждать, пока за вами приедут, то ни о каком снисхождении говорить уже не придется. А если явитесь сами, добровольно, и расскажете все, как было, то…
Говоря это, я стараюсь придать взгляду выражение, возникающее в глазах у юного пионера, которому балбес-второгодник предлагает разбить окно в кабинете директора школы. И Константин Михайлович снова выглядит озадаченным. Он не понимает, с чего это я вдруг «включил дурака». А непонимание в подобной ситуации чревато скрытой опасностью.
Однако самообладания ему не занимать. Мужчина практически мгновенно овладевает собой и совершенно спокойно, будто речь идет о решении абстрактной математической задачи, перебивает:
– Давайте без дураков. У вас что – есть доказательства?
– И доказательства, и свидетели. Вас видели в тот вечер, около десяти часов, выходящим из квартиры Глебова.
– Чушь!