Возьмите, к примеру, ту же фотографию на стене. Честно говоря, сын Шушкевича на моего армейского кореша Серегу Газиева не похож совершенно. Это я так брякнул, чтобы хозяина успокоить. Но именно благодаря этой фотографии я узнал главное. Я узнал, кто сообщил Юрию Ричардовичу об аресте Власова, и кто находился в этой квартире вечером третьего сентября, в день убийства Глебова. Это было не так сложно сделать, поскольку еще в детской изостудии портреты мне всегда удавались. «Зрительная память у вас, Павел, дай бог каждому! – частенько повторял наш педагог Евгений Андреевич, который даже к нам, двенадцатилетним детям, обращался исключительно на „вы“. – Посмотрите на человека – и портрет его по памяти написать можете. Левицкий из вас, может, и не получится, но способности свои в землю постарайтесь не зарывать. Пригодится в жизни!» Как в воду глядел. Еще там – в квартире – я без особого труда узнал паренька в солдатской гимнастерке, изображенного на висевшей над кроватью фотографии.
Это был тот самый молодой человек в безукоризненно белой рубашке с галстуком – дежурный администратор из фирмы «Марш». Фирмы, возглавляемой Евгением Наумовичем Шохманом – Людмилиным мужем.
Глава 5
Pereat mundus et fiat justitia.
Е
сли бы лет эдак пятнадцать тому назад кто-нибудь сказал тогдашнему студенту биолого-почвенного факультета Ленинградского университета Дмитрию Короткову, что в недалеком будущем тот будет носить ментовскую форму, он обозвал бы собеседника олигофреном. А потом еще и долго смеялся бы, ибо предположить подобное не мог даже в самых кошмарных снах. Только генетика!.. Проглотив еще в старших классах уйму литературы по этому вопросу, Дима ни минуты не сомневался в выборе профессии и ни о чем другом даже слышать не хотел. После окончания школы он без особых усилий поступил на биофак ЛГУ и по праву считался там если не лучшим, то, во всяком случае, одним из лучших студентов.Не скажу, однако, что это был эдакий пай-мальчик, воспринимающий жизнь сквозь розовые очки, хотя Димина интеллигентная внешность[12]
, манера говорить и обычные – не розовые – очки и могли на первых порах создать такое впечатление.В действительности все обстояло несколько иначе. Летние студенческие экспедиции в заповедники страны, являвшиеся частью учебной программы, способствовали формированию у будущего светила отечественной генетики несколько, я бы сказал, противоположных качеств. Вот вы бы, например, смогли за три часа и в три – извините за выражение! – хари уговорить двухлитровую баночку самогона, имея на закуску лишь пару сваренных вкрутую яиц и четвертинку черствого хлеба?… То-то! А студент Коротков с двумя оболтусами со старшего курса смог. И не просто смог, но еще и в деревню за добавкой поперся. В одиночку, поскольку старшекурсники к этому моменту утратили способность к передвижению.
Поход этот, кстати говоря, едва не закончился для Димки трагически. Выписывая по проселку очередную синусоиду, он не рассчитал амплитуду и свалился в неглубокий, но достаточно полноводный ручей, протекавший по дну придорожной канавы. После нескольких безуспешных попыток самостоятельно оттуда выбраться мой друг обессилел окончательно и там же уснул – по счастью, лицом вверх.
Нашли его спустя пару часов возвращавшиеся из города сокурсники, обратив внимание на странные блики у обочины. Как оказалось, это в лучах заходящего солнца поблескивали стекла Диминых очков. Короткова благополучно извлекли на сушу и доставили в лагерь, после чего за ним прочно закрепилось прозвище «Кусто» – в честь известного исследователя подводного мира.
При всем при этом науку Дима, повторяю, любил, дело свое знал и вожделенную для многих студентов оценку «хорошо» воспринимал чуть ли не как личное оскорбление. Поэтому никто не удивился, когда почти сразу же после получения диплома – по осени – он вновь появился в стенах родного факультета – уже в качестве аспиранта.
Не берусь судить, насколько важен для мирового сообщества вопрос о влиянии какого-то там фермента, название которого нормальный человек не то что запомнить – прочитать не в состоянии, на половую активность мушек-дрозофил. «Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам…» Но именно этот пикантный вопрос занимал Диму в течение последующих трех лет. Причем занимал настолько, что не оставалось времени ни на что другое.