17–18 декабря в Ставке пройдет последнее Совещание высшего генералитета при царском режиме. На нем будут решаться две задачи — реорганизация действующей армии («реформа Гурко») и оперативно-стратегической планирование на будущий год. На этом Совещании, как ни странно, главкозап ген. А.Е. Эверт утверждал, что теперь, когда противник сконцентрировал против Юго-Западного фронта значительные силы, «едва ли наше наступление на этом фронте будет иметь большое развитие и значение». Еще меньше шансов на успех, по мысли генерала Эверта, имело бы наступление на Балканы через Румынию, ибо использовать для главного удара Румынский фронт ударом на Болгарию невозможно, так как уже теперь нельзя должным образом питать находящиеся там войска, вследствие единственной железнодорожной колеи, соединяющей армии Румынского фронта с Россией. А затем будет невозможно вывезти оттуда войска, буде противник нанесет контрудар на каком-либо оголенном участке другого фронта. Поэтому А.Е. Эверт опять выдвинул идею о проведении главного удара опять-таки армиями Западного или Северного фронтов. То есть, повторимся, погубив кампанию 1916 г., ничтоже сумняшеся, главкозап требует вновь передать ему главный удар. Для успеха наступления генерал Эверт испрашивал только для ударной армии около 2 тыс. орудий, в том числе не менее 700 — средних и тяжелых калибров. Последних — не более не менее как 258 штук.
Как все это оценить? Бесспорно, что для взлома обороны противника требовалась тяжелая артиллерия в больших количествах. Но где ее было взять? И если ты не веришь в успех, то зачем же требовать для себя главный удар? При всем том точность и четкость главкозапа в организации войсковой службы нельзя не отметить. Опять готовились войска и артиллерия. Сосредотачивалась новейшая по меркам Восточного фронта техника. Например, приказ от 29 декабря говорил о необходимости совместной артиллеристов и летчиков-наблюдателей — «особенно при помощи радиотелеграфа, которым будут снабжены все наши новые летательные аппараты»{269}
. Но любая техника бессильна без человеческого фактора. Без людей, организующих работу техники, и подчиняющую ее целям, поставленным людьми.Что же касается стратегии, то в кампании 1916 г. можно видеть все то же своеволие фронтов, что ив 1914 г. Каждый фронт действует по собственному разумению, зачастую игнорируя Ставку. Тем не менее можно объяснить это обстоятельство, раз перед глазами была масса самых отрицательных последствий, к которым приводила такая практика вождения войск. Действительно, аналогия с 1914 г., в смысле соподчинения и армейской иерархической системы, полная. Но теперь уже — не столько на уровне армий, сколько целых фронтов. А.Е. Эверт под Барановичами в 1916 г. напоминает Н.В. Рузского под Львовом 1914 г. Сколько его ни понукает вышестоящее командование, он не желает подчиняться, предпочитая синицу в руках журавлю в небе. Но Рузский хотя бы наступал, а не отделывался пустыми отговорками. Впрочем, как запоздалый поворот на север 3-й армии ген. Н.В. Рузского в ходе Галицийской битвы позволил австрийцам беспрепятственно отступить за р. Сан, так и запоздалый удар под Барановичами не сыграл ровно никакой роли для положения австро-германцев, уже надломленного Брусиловским прорывом Юго-Западного фронта.
Новый 1917 год для военачальников являлся годом новых надежд, так как весной предполагалось новое наступление с решительными целями. Приказ Эверта от 1 января 1917 г. гласил: «В день Нового года вместе с поздравлениями шлю вам, доблестные войска Западного фронта, свой сердечный привет и пожелания. 1917 год наступает для нас при благоприятных условиях: видя с каждым днем растущую боевую мощь нашу и наших союзников и опасаясь грозных последствий своего злого дела, враг заговорил о мире. И хотя еще много нужно нам положить труда, чтобы окончательно обессилить и разбить Германию и ее союзников, но мы уже знаем, что час их неизбежного поражения, а нашей победы — близится». Все эти надежды оказались втоптаны в прах Февральской революцией.
После революции