Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

Выбор А.Н. Куропаткина на пост командующего Маньчжурской армией приветствовался армией и обществом. В войсках знали, что Куропаткин сделал свою карьеру доблестью и умом, а не прислуживаньем на паркетах столичных учреждений, как то нередко бывало в России. Общество ценило как такт и административный талант военного министра, так и его репутацию наследника Скобелева. Правда, здесь была одна оговорка. В свое время М.Д. Скобелев говорил Куропаткину: «Помни, что ты хорош на вторые роли. Упаси тебя Бог когда-нибудь взять на себя роль главного начальника, тебе не хватает решительности и твердости воли. Какой бы великолепный план ты бы ни разработал, ты никогда его не сумеешь довести до конца». Белый генерал прекрасно разбирался в людях. И здесь он оказался прав: насколько хорош А.Н. Куропаткин был в роли начальника штаба, настолько же отвратителен он оказался в качестве главного военачальника. Уже современники проводили известную параллель с Наполеоном и его многолетним начальником штаба маршалом А. Бертье. Но Бертье не претендовал на то, чтобы получить в командование самостоятельную группировку, хотя он и был маршалом. Зато именно этого человека — надежного исполнителя — не хватило Наполеону под Ватерлоо. Куропаткин же, очевидно, жаждал показать себя и на должности командующего на театре войны. Экзамен был ему предоставлен и не выдержан.

Одной из негативных особенностей руководства войсками со стороны ген. А.Н. Куропаткина был опыт туркестанских походов. В Туркестане командиры обычно командовали небольшими отрядами даже в самых крупных экспедициях. Например, в ходе броска за Балканы зимой 1878 г. М.Д. Скобелев имел под своим началом не менее 15 тыс. штыков и сабель, но тогда он подчинялся вышестоящим командирам. Зато в совершенно самостоятельной Ахалтекинской экспедиции для штурма Геок-Тепе Скобелев сумел сосредоточить не более 7 тыс. чел., больше у него просто не было. Поэтому командующие имели возможность лично вмешиваться в любые вопросы вверенных им войск. Так привык действовать и А.Н. Куропаткин, отличавшийся личной храбростью, но боявшийся брать на себя ответственность за жизни тысяч людей, хотя без этого не может быть полководца: «то мужество, которое лежит в основе решительности, отлично от мужества в отношении личной опасности. Первое — мужество, позволяющее действовать, несмотря на недостоверность данных, мужество в принятии на себя ответственности, моральное мужество, мужество разума. У людей, имеющих такого рода мужество, по меткому замечанию Клаузевица, всякий иной страх побеждается страхом перед колебаниями и медлительностью»^{129}.

Но в Маньчжурии под началом генерала Куропаткина оказались десятки, а затем и сотни тысяч людей. В таких условиях личное вмешательство полководца только нервировало низших командиров и приводило к управленческому хаосу — «хаосу компетенций». Тем не менее А.Н. Куропаткин, не осознав, что Русско-японская война имеет иной характер, весь период своего командования вмешивался в полномочия командиров. Например, в сражении 22 марта 1904 г. под Тюренченом начальник Восточного отряда, имевший задачей не допустить переправы через пограничную с занятой японцами Кореей реку Ялу 1-й японской армии ген. А. Куроки, ген. М.И. Засулич был должен консультироваться с Куропаткиным даже по вопросам перемещения артиллерийских батарей. Зачем же тогда был нужен сам генерал Засулич, если каждой пушкой руководил лично командующий? Итог закономерен: задерганный Засулич не решился ввести в бой всех своих сил, исчисляемых в 20 тыс. штыков и сабель при 62 орудиях и 8 пулеметах. В результате не более 6 тыс. русских солдат и офицеров дрались против 35 тыс. японцев при 130 орудиях. Потери русских насчитывали почти 2,8 тыс. чел. и 22 орудия, противник потерял 1 тыс. Первое же сражение закончилось поражением. Теперь ген. А.Н. Куропаткин получил возможность осуществлять свой план отступления в Северную Маньчжурию.

Поражения под Вафангоу (1–2 июня) и Дашичао (11 июля) показали, что русские намереваются не столько сражаться, сколько отступать даже при меньших потерях и еще не исчерпанном потенциале. Это отступление проводилось по прямым приказам Куропаткина, имея задачей исполнение заранее принятого пассивного оперативно-стратегического планирования на первом этапе военных действий. Начавшаяся осада Порт-Артура, отрезанного 3-й японской армией ген. М. Ноги от главных сил Маньчжурской армии, лишь подтвердила данное предположение. Оставление Южной Маньчжурии после боев на Янзелинском перевале и Хайчене позволило японцам укрепить свой растягивавшийся тыл. Несмотря на то, что уже в июне Куропаткин вполне мог сосредоточить против японцев равные силы, он продолжал отступать. Успешные оборонительные бои заканчивались приказом на отход, после чего очередное сражение заканчивалось поражением. К счастью, после каждого следующего успеха японцы не преследовали отступавших русских, что позволяло сохранять силы.