Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

60 батальонов — это примерно 50 тыс. штыков. Иными словами, полуторного превосходства в силах ген. А.Н. Куропаткину было мало; требовалось не менее чем двойное превосходство. Так, конечно, воевать можно. Но вот японцы почему-то не смущались своей численностью и смело шли вперед. И одерживали победы над отчаянно дравшимися русскими войсками, руководимыми нерешительным и всего опасавшимся полководцем. Неудивительно, что если против учеников-японцев А.Н. Куропаткин считал необходимым иметь двукратное превосходство в числе войск, то против учителей-немцев спустя десять лет он будет требовать уже не менее как трехкратного превосходства. Летом 1916 г. ген. А.Н. Куропаткин в должности главнокомандующего армиями Северного фронта будет иметь двукратное превосходство в силах над противостоявшими немцами, однако на наступление так и не отважится. Эпоха «колониальных генералов» дала России не только Скобелева, призывавшего, по примеру генералиссимуса А.В. Суворова, воевать не числом, а умением, но и требовавшего 2–3–4-кратного превосходства в силах над противником Куропаткина.

Одним из признаков того, что Ляоян якобы не стал проигранным сражением, по словам командующего русской армией, стала четкая и стройная организация отхода. Опять-таки цель войны — поражение противника — подменялась тем, что главное — это не потерпеть сильного поражения. Такая позиция в период Первой мировой войны станет присуща многим русским военачальникам, «научившимся» этому у Куропаткина в Маньчжурии. Теттау пишет: «То обстоятельство, что русская Маньчжурская армия после поражения, нанесенного ей под Ляояном, отступила не расстроенной, сохранив внешний порядок, послужило к тому, что ген. Куропаткину стали приписывать какой-то особый талант “мастера отступательных походов”. Такое признание за ген. Куропаткиным, не сумевшим проявить талантливость в боях с противником, и не пользовавшимся особым счастьем войны, какого-то особенного таланта предохранения своих войск от расстройства после полученных поражений, кроется главным образом в превратном понимании обстановки»^{132}.

Здесь проблема сложнее, чем кажется. У Куропаткина отсутствовала та воля, что дает полководцу решение на перелом хода сражения, если не всей войны. Взять тот же Ляоян. В ходе операции русские войска успешно отразили все атаки противника, а против обходящей группы генерала Куроки сосредоточили превосходящие силы, тем самым закрыв японцам перспективу развития обходящего маневра. Но как только встал вопрос об атаке, Куропаткин спасовал и приказал отступать. Личная смелость Куропаткина была налицо, что отмечается всеми участниками войны и ее исследователями. Время от времени А.Н. Куропаткин вместе со штабом появлялся где-либо вблизи от частей, ведших бой, и непременно на белом коне, пытаясь подражать М.Д. Скобелеву. В боях Куропаткин всегда держался уверенно и бесстрашно, что придавало сил колебавшимся военачальникам. Кроме того, «в Маньчжурии всякий офицер знал, где ночует Куропаткин»^{133}. Это также придавало уверенности офицерскому корпусу.

Во время войны наблюдательный пункт Куропаткина всегда находился по крайней мере в зоне артиллерийского огня противника. В последние дни операции на Шахэ, когда русский центр прогибался от японских ударов, командующий лично возглавил контратаку одного из пехотных полков. Но вот смелости полководца не было, о чем прекрасно сказал А.А. Керсновский: «Генерал Куропаткин обладал лишь низшей из воинских добродетелей — личной храбростью. Храбрость может считаться достоинством лишь применительно к нижнему чину. От офицера, тем более от старшего начальника, требуется уже нечто гораздо большее. Офицер так же не смеет не быть храбрым, как не может не быть грамотным: это качество в нем подразумевается. Суворов формулировал это ясно, кратко и исчерпывающе: “Рядовому — храбрость, офицеру — неустрашимость, генералу — мужество”… Куропаткину (и больше, чем другим) не хватало “мужества” в суворовском понятии этого слова. Отличный администратор, генерал Куропаткин совершенно не был полководцем и сознавал это. Отсюда его неуверенность в себе»^{134}.

В ходе Ляоянского сражения вновь проявилась та особенность стиля командования, о которой уже говорилось выше. Это — вмешательство командующего в самые мелкие приказания подчиненных командиров. При этом мелочные распоряжения А.Н. Куропаткина, впрочем, не носили твердого и категорического характера. Тем самым, несмотря на то, что фактически всем он распоряжался лично, ответственность всегда могла быть возложена на того или иного подчиненного командира. Поэтому, уже вскоре командармы и комкоры даже ничего и не предпринимали без санкции ген. А.Н. Куропаткина, а тот жаловался на недостаток инициативы у своих подчиненных. Но кто же начисто отбивал эту инициативу?