Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

23 декабря 1904 г. после многомесячной геройской обороны пал Порт-Артур. Это означало, что в ближайшем времени против русских Маньчжурских армий будет переброшена 3-я японская армия М. Ноги, осаждавшая русскую крепость-порт. Желая воспользоваться пока еще существующим перевесом в силах, А.Н. Куропаткин предпринимает попытку наступления, получившего наименование сражения под Сандепу. В ходе боев 12–16 января русские атаки были успешно японцами отражены. Немалую роль в неуспехе опять сыграли распоряжения главнокомандующего. Что касается сражения под Сандепу, то советский исследователь пишет: «Особенно замечательны три распоряжения главнокомандующего: 1) запрещение 2-й армии переходить линию Хегоутай — Датай — Ханьмантай — Саньцяцза; 2) оповещение всех офицеров, что предстоит не общая атака неприятеля, а лишь овладение его передовыми позициями; 3) запрещение командующему 2-й армией пользоваться его же собственным резервом: Сводно-Стрелковым и 10-м армейским корпусами»^{140}. Иными словами, атаковала врага одна только 2-я армия Гриппенберга. Вмешательство главкома не позволило Гриппенбергу ввести в бой резервы в тот момент, когда наметился перелом в бою за Сандепу. Также 16 января, когда укрепленная деревня Сандепу была уже охвачена русскими частями, Куропаткин приказал отступать. Командарм–1 ген. Н.П. Линевич 3 февраля записывал в своем дневнике: «Очень удрученным я нашел Куропаткина. Он исхудал, поседел, осунулся, и хотя еще не теряет энергии… Он как-то сжался в себе, утратил распорядительность…»^{141}

Отсутствие успеха, деморализация войск и штабов, порочность управления войсками — все это способствовало росту взаимного недоверия в среде высшего генералитета. Не доверяя своим же ближайшим помощникам на постах начальников корпусов и командующих армиями, главнокомандующий создал такую систему отчетности, при которой штаб А.Н. Куропаткина в обязательном порядке получал ту же самую входящую информацию, что получали более низшие начальники от своих подчиненных. Не только в ходе боев, но и в периоды затишья Куропаткин отдавал войска приказания через головы командармов. В то же время штабисты, делая донесение командарму, в обязательном порядке должны были отправлять копию и Куропаткину. Выходило, что штабы и войска порой выполняли противоположные приказания и распоряжения. Еще хуже становилось, когда часть штабных работников, видя бессилие командармов и комкоров, предпочитала иметь дело с главнокомандующим, который, разумеется, чем больше погрязал в текущих малозначительных деталях, тем больше терял управление и реальный контроль над ситуацией.

Большие потери в людях и технических средствах ведения боя привели к постоянному фактору перестраховки в деятельности главнокомандующего. Так, под Мукденом, как известно, тяжелые орудия были еще до боя (19 февраля) сняты со своих позиций и отправлены в Телин. Причина тому проста — боязнь потерять орудия, так как это считалось позором, а гибель пехоты без артиллерийской поддержки — геройской доблестью. Вышло, что пехотные соединения отбивали атаки противника, поддерживаемого артиллерийскими ударами.

Бесспорно, что причины поражения Российской империи в Русско-японской войне лежат гораздо глубже, чем деятельность одного человека, пусть и главнокомандующего. Исследователи говорят, что японское командование было получше русского, но не принципиально. Как представляется, находись во главе русской армии хороший полководец, по примеру М.Д. Скобелева, и война закончилась бы совсем иначе, хотя объективно русская военная машина находилась тогда в застое, в то время как японская — вырастала на глазах. А.Н. Куропаткин же не только не исправил многочисленный негатив русской системы, но и усугубил его своим командованием. Поэтому в какой-то степени верно мнение барона Теттау: «Поворот счастья войны возможен был бы лишь тогда, если бы причинами понесенных поражений ген. Куропаткин признал свои собственные ошибочные меры, свою собственную злосчастную отступательную стратегию, и решился бы вследствие этого положить конец отступлениям, стремясь всеми силами вырвать инициативу из рук противника… Но такого самосознания у ген. Куропаткина не было, и точно так же русский полководец не хотел признавать, что его постоянные отступления подрывают нравственные силы армии»^{142}.