Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола

Рождение дочери далось Любови Григорьевне нелегко — пришлось делать кесарево сечение. После операции следовало восстановить форму, дать окрепнуть мышцам живота, но Полищук поспешила с выходом на сцену и сразу же поплатилась за свое легкомыслие. Во время одного из спектаклей у нее сместились два межпозвоночных диска.

Беда, согласно известной поговорке, не приходит одна — вслед за смещением дисков Полищук заболела гриппом, осложнившимся гайморитом. Месяц актриса провела в больнице. После лечения ей стало лучше, но проблемы с позвоночником отныне начали преследовать ее постоянно, то утихая, то заявляя о себе вновь. Но Любовь Григорьевна не имела обыкновения поддаваться болезням и тем более не любила жаловаться окружающим на проблемы со здоровьем. Она была очень сильным человеком.

Актер Владимир Долинский вспоминал: «С Любой мы не работали на одной сцене, но несколько лет были ближайшими соседями по Дому творчества на Истре — квартира Любы и Сережи располагалась напротив нашей, дверь в дверь на одной лестничной клетке. Жили одной большой семьей. И никогда не было такого, чтобы кто-то один купил мясо и пошел на берег жарить. Нет. Обязательно созывались все соседи и приносили у кого что — хлеб, соус, колбасу, салатики. Это был даже не отдых, а отдохновение. Мы с Любой в этой истринской компании оказались единственными актерами, так что вся развлекательная, „художественная“ часть лежала на нас. На Новый год мы всегда наряжались Дедом Морозом и Снегурочкой, ходили по квартирам, поздравляли детей. Нас, конечно же, узнавали, но мы делали вид, что это совсем не мы. Я почему-то запомнил Любу зимой — в длинной дубленке-тулупе, в русском платке, снежинки на ресницах… Очень красивая. Она так пела русские народные песни и частушки, что за душу брало. И задора в ней прибавлялось, если она чувствовала эмоцию от слушателей, зрителей… По-моему, больше всего на свете Любаня обожала Сережку, своих детей, свою борзую Дуню и кошку Кисю. Она с большим уважением относилась к Сережиным родителям. Люба ведь попала в элитную московскую семью со своими традициями. Она свято относилась к этим традициям. И они все были одной теплой семьей. Невозможно представить, что бы возникали какие-то ситуации между невесткой и свекровью… Люба безумно дорожила этой семьей, а они очень гордились ею. Они жили очень кланово внутри своей семьи».

Сергей оказался прекрасным мужем — любящим, внимательным, оберегавшим жену от всех посторонних забот, не связанных с профессией.

Любовь Григорьевна работала очень много, она была настоящим трудоголиком. То и дело ездила на гастроли, с которых возвращалась измученная, уставшая. Только поддержка мужа, то тепло, которым он ее окружал, помогали актрисе быстро восстанавливать силы. Полищук называла своего мужа «наградой за испытания», посланные ей ранее. «Только после встречи с ним я поняла, что такое быть настоящей женщиной, — призналась она однажды. — Награда еще и потому, что ничего хорошего я от мужиков уже не ждала. На них не рассчитывала».

Иосиф Райхельгауз высоко ценил Любовь Полищук: «Обладая внешностью классической героини, с правильными чертами лица и фигурой, она была острой, яркой, характерной артисткой, что встречается очень редко. Обычно такие женщины-красавицы любуются собой, считая, что их внешние данные и есть их содержание. Люба так не считала и постоянно работала над разнообразными жанровыми проявлениями».

К своей славе Любовь Григорьевна относилась с присущим ей юмором. Для газеты, выпущенной актерами к юбилею театрального агентства «Арт-Партнер XXI», она записала вот такое воспоминание: «Аэропорт Домодедово доперестроечного периода. Дамская комната. Людно. Экономными конструкторами с хорошим чувством юмора кабинки оборудованы таким образом, что головы и ноги выставлены на всеобщее обозрение, пока клиент стоит. Потом голова исчезает. Потом… Когда моя голова показалась над экономной конструкцией, глазам предстала диковатая картинка: многочисленные людские ручейки объединились в один мощный поток, стремящийся в одну-единственную кабинку. В руках у потока белели многочисленные обрывки туалетной бумаги: мои благодарные поклонницы выстроились в очередь за автографами. Я ощутила себя на пике славы».

«У меня никогда не было желания сделать мужчину своим рабом, — говорила Любовь Григорьевна. — Я проклинаю наше советское ханжеское воспитание и эмансипацию, а за некоторые свои поступки в молодости я себя просто ненавижу. Могла в ресторане с шиком заплатить за весь столик. При этом даже не задумывалась о том, что оскорбляю таким поступком мужчин. А сейчас… С годами все больше хочется подчиняться, чувствовать себя слабой и беззащитной…