Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола

С самого детства она умела добиваться поставленной цели. Без этого умения невозможно стать балериной, тем более — знаменитой.

Она стремилась быть «не такой, как все», неустанно утверждая собственную индивидуальность. Никогда не боялась нарушать правила, но не из-за самонадеянности, а оттого, что верила в себя и всегда была самым придирчивым своим критиком.

«Актрисой идеи» называли ее. А еще называли «балериной-стихией». Известный французский балетный критик Андре Филипп Эрсен характеризовал Плисецкую при помощи всего трех слов: «гений, мужество и авангард».

Да — природа наградила балерину уникальными способностями, такими, как большой шаг, высокий прыжком, бесподобное вращение, необычайно острое чувство музыки, неиссякаемая энергия и бурный артистический темперамент.

Еще при жизни отца, в июне 1934 года, Майя поступила в Московское хореографическое училище, где уже на первом году обучения обратила на себя внимание хореографа Леонида Якобсона, с которым ее не раз будет сводить судьба уже в зрелые годы. В духе того времени Якобсоном для воспитанников училища был поставлен номер, назывался «Конференция по разоружению». Каждый из участников должен был изобразить главу какого-нибудь государства. Майе досталась роль китайского политического деятеля Чан Кайши, которой девочка ужасно гордилась.

Первый подлинный успех пришел к Плисецкой буквально накануне войны — 21 июня 1941 года. До выпуска из училища ей оставалось еще два года, но в числе лучших учащихся старших классов она была допущена к участию в выпускном концерте училища, проходившем на сцене филиала Большого театра, который в наши дни называется театром «Московская оперетта». Майя вместе с двумя партнерами танцевала номер под названием «Экспромт», поставленный Леонидом Якобсоном на музыку Чайковского.

В самом начале войны кто-то сказал Майиной матери, что Большой театр будет эвакуирован в Свердловск (в наше время это город Екатеринбург). Сведения оказались ложными, но узнала Майя об этом лишь в Екатеринбурге. Один год она не занималась балетом. «Мало-помалу меня охватила паника, — вспоминает Плисецкая. — Еще такой год — и с балетом надо распрощаться. В попавшейся на глаза заметке было написано, что остававшаяся в Москве часть труппы показала премьеру на сцене филиала Большого. Сам Большой был закрыт. Потом дошли вести, что и часть училища не уехала. Занятия продолжаются. Меня как током ударило. Надо ехать в Москву».

Сразу же по приезде Москву Майя возобновила занятия и ценой поистине титанических усилий начала наверстывать упущенное. Ко времени выпуска из училища Плисецкая уже танцевала на сцене филиала Большого театра, причем не в одной, а сразу в нескольких сольных партиях. Выпускной экзамен по специальности Майя сдала «отлично» и сразу же была принята в труппу Большого театра. «Есть в этом что-то дьявольское — быть зачисленной в труппу в день, когда нельзя никому верить», — однажды пошутила Плисецкая.

Правда, зачислили новенькую балерину в кордебалет. Майя не расстраивалась, все же это был кордебалет Большого театра! Выходов на «большую» сцену было немного, но Плисецкая компенсировала недостаток выступлений участием в так называемых «сборных» концертах. Одним из первых ее номеров стал «Умирающий лебедь», легендарный номер, ставший визитной карточкой балерины. Номер, который она будет танцевать всю жизнь. Нередко Плисецкой приходилось танцевать «Лебедя» на бис — два, три, а то и четыре раза подряд. Из-за своей врожденной нелюбви к повторам Плисецкая всякий раз видоизменяла номер. Она выходила из разных кулис, выходила то спиной к публике, то лицом, могла заменить одни движения другими. Постоянными оставались только лебединые движения рук, те самые. «Вообще-то я думаю, что надо танцевать всем телом, — говорила балерина в документальном фильме „Майя Плисецкая“. — Все участвует в танце — ноги, корпус, голова, ну и, конечно, руки. Когда-то в балете руки были очень традиционны, сусальны. В „Лебедином“ они складывались вот таким сладеньким, сахарным венчиком. А могут они быть и крыльями, трепетными, тревожными… Каждая балерина ищет эти крылья по-своему. Да, да, у каждой балерины они должны быть свои… Их нельзя взять напрокат… Ваганова говорила: пусть хуже, но свои».