Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола

Лидия Вертинская вспоминала: «Война в России всколыхнула в нас, русских, любовь к Родине и тревогу о ее судьбе. Александр Николаевич горячо убеждал меня ехать в Россию и быть с Родиной в тяжелый для нее час. Я тоже стала об этом мечтать. Он написал письмо Вячеславу Михайловичу Молотову. Просил простить его и пустить домой, в Россию, обещал служить Родине до конца своих дней. Письмо В.М. Молотову повез из Шанхая в Москву посольский чиновник, сочувственно относившийся к Вертинскому. Через два месяца пришел положительный ответ и визы… На станции Отпор нас встречали представители нашего консульства, но между прочим, к Александру Николаевичу все равно подошел пограничник и строго спросил, сколько он везет костюмов. Он ответил, что у него три костюма, из которых один на нем, еще один концертный фрак и один смокинг. Выслушав ответ, пограничник неодобрительно покачал головой, а Вертинский стоял с виноватым лицом… Затем мы приехали в Читу. Город был суровый. Мороз. Стужа. Помню, когда я впервые вышла из гостиницы на улицу, то было ощущение, что меня окунули в котел с кипятком. Гостиницу еле отапливали, воды почти не было, по стенам ползали клопы. В гостинице было много военных. А из Москвы в Читу пришла телеграмма в местную филармонию с распоряжением, чтобы артист Вертинский дал несколько концертов в Чите. И администратор, который занимался нами, увидев, как мы с маленьким ребенком замерзаем в номере, предложил переехать к нему. Мы с благодарностью согласились. Его семья занимала две комнаты в коммунальной квартире. Вещей оказалось много, и мы разместили их в прихожей и в общей кухне. Кое-что у нас тут же „конфисковали“, но мне было очень жаль только теплые шерстяные носки, которые я связала для Александра Николаевича. Тем временем Александр Николаевич осмотрел зал филармонии, нашел пианиста и стал репетировать. Вертинский спел четыре концерта. Зал был переполнен. Прием и успех были блестящие!»

По приезде в Советский Союз Вертинский впервые в жизни отпраздновал день своего рождения. Будучи круглым сиротой, он этого дня никогда не праздновал, но Лидия задалась целью возместить мужу все потерянные дни рождения. Жили Вертинские тогда в гостинице «Метрополь», где для празднества был снят на вечер малый банкетный зал. Пригласили множество гостей, всех, с кем успели свести знакомство и сдружиться. Ужин удался на славу. Александр Николаевич сиял от счастья, а его жена радовалась, должно быть, больше, чем он.

Эта радость была тем ценней, что, как это ни удивительно, радостей на долю Вертинского в Советском Союзе выпало немного. И большинство из этих радостей были связаны именно с семьей — с любимой женой и с дочерьми. С властями у Вертинского «не сложилось».

Впрямую его не преследовали, но и развернуться не давали. Говорили, что ему благоволил сам Сталин, который якобы советовал тем, кому не нравится творчество певца, попросту не ходить на его концерты, и собственноручно вычеркивал имя Александра Николаевича из постановлений Центрального Комитета партии, критикующих буржуазные тенденции в музыке.

Так оно и было — Сталин определенно благоволил Вертинскому. Иначе бы Александр Николаевич не получил бы в 1951 году Сталинскую премию за роль католического кардинала в фильме Михаила Калатозова «Заговор обреченных». Иначе бы Вертинскому не сходило бы с рук периодическое нарушение репертуара во время закрытых концертов, устраиваемых для театральных артистов.

Дело в том, что из множества песен, количество которых перевалило за сотню, Александру Николаевичу разрешили исполнять около тридцати. Специально уполномоченные люди сидели на всех его концертах и следили за тем, чтобы артист не допускал «вольностей», иначе говоря — не спел чего-нибудь несанкционированного.

Четырнадцать лет, прожитых Вертинским на родине, нельзя было бы назвать лучшими годами его жизни, если бы все это время рядом с ним не было бы Лидии и дочерей.

Они и только они понимали его тонкую артистическую натуру, разделяли его чаяния и поддерживали его. Вертинскому приходилось нелегко, настолько нелегко, что однажды он даже решился написать письмо товарищу Сталину. По тем временам это был очень смелый шаг, чреватый различными неприятностями, порой очень крупными.