Главные пары нашей эпохи. Любовь на грани фола

«Обо мне не пишут и не говорят ни слова, как будто меня нет в стране, — писал Вертинский „вождю народов“. — Газетчики и журналисты говорят „нет сигнала“. Вероятно, его и не будет. А между тем я есть! И очень „есть“! Меня любит народ! (Простите мне эту смелость.) 13 лет на меня нельзя достать билета! Все это мучает меня. Я не тщеславен. У меня мировое имя, и мне к нему никто и ничего добавить не может. Но я русский человек! И советский человек. И я хочу одного — стать советским актером. Для этого я и вернулся на Родину».

Письмо не помогло — все осталось по-прежнему.

Постепенно Александр Николаевич свыкся с такой жизнью: «Я — живу. И живу неплохо… За четырнадцать лет я спел на родине около двух тысяч концертов. Страна наша огромна, и все же я успел побывать везде. И в Сибири, и на Урале, и в Средней Азии, и в Заполярье, и даже на Сахалине… Народ меня принимает тепло и пока не дает мне уйти со сцены».

Однако иногда застарелая обида колыхалась в душе, и Вертинский говорил: «Я существую на правах публичного дома: все ходят, но в обществе говорить об этом не прилично». Незадолго до своей смерти он написал: «Через 30–40 лет меня и мое творчество вытащат из подвалов забвения и начнут во мне копаться».

Желая как можно лучше обеспечить свою семью, Александр Николаевич очень много разъезжал с гастролями по стране. К длительным изнуряющим поездкам вынуждал негласный запрет на концерты артиста в Москве и Ленинграде. Лишь изредка Вертинскому удавалось получить разрешение на несколько концертов «в столицах». Гастроли подрывали здоровье, но другого способа заработать у артиста не было. Зато как он радовался, когда смог купить дачу, чтобы жена и дочери проводили бы больше времени на природе.

«Папа был колоссальным человеком, добрым, нежным, огромным выдумщиком, он устроил нам замечательное детство, — вспоминала Марианна Вертинская. — Рассказывал замечательные сказки, которые сам сочинял. А как читал стихи Ахматовой, Гумилева, Мандельштама, Георгия Иванова! Тогда еще ничего было нельзя, а папа читал нам и артистам, которые приходили в наш дом. Все это преподносилось не надрывно, а с юмором, с талантом, с легкостью. Огромная нежность и благодарность за то, что он был в нашей жизни. Я потеряла его в 13 лет, Настенька — в 11. Это человек, который много дал нам, воспитал, и с того света продолжает воспитывать, опекает нас всех — и маму, и нас с Настей, и наших детей. В его жизни много мистических моментов. Отец будто держит над нами какой-то покров».

Лидия Владимировна охотно посвящала все свое время семейным заботам, но Вертинский прекрасно понимал, что после его ухода впереди у жены будет долгая жизнь, и всячески старался сделать так, чтобы эта жизнь оказалась беззаботной. Он привел Лидию Владимировну в кино, а также настоял на том, чтобы она поступила в Суриковский художественный институт. Это было очень правильно, ведь после смерти артиста его семье была назначена смехотворно, если не оскорбительно, низкая пенсия «по случаю потери кормильца», размер которой и упоминать неудобно. Причина якобы крылась в том, что рабочий стаж Вертинского в Советском Союзе равнялся всего четырнадцати годам.

Марианна Вертинская однажды сказала о своих родителях: «…любовь их видели, это да. Отец, уезжая, каждый день писал маме письма — каждый Божий день! Она его боготворила, он, собственно говоря, сделал ее личностью, незаурядной женщиной. Ведь она вышла за него замуж в 18 лет! Он вылепил и воспитал ее, как Пигмалион Галатею. Замуж, овдовев в 34 года, мама больше не выходила, хотя предложения были — и очень хорошие. Но кого, скажите, она могла сравнить с Александром Николаевичем?»

Лидия Вертинская дебютировала в кино в роли сказочной птицы Феникс в фильме «Садко». Ее будто аристократическая красота идеально подходила для этой роли. В «Новых приключениях Кота в сапогах» она сыграла красавицу колдунью, а в «Королевстве кривых зеркал» — злую придворную даму. Также она сыграла роль Герцогини в «Дон Кихоте».