В Советском Союзе «Лили Марлен» долгое время была почти неизвестна – разве что пару раз она мелькнула в паре военных фильмов, где ее поют немецкие солдаты. Роль сентиментального обмена чувствами между ушедшим на фронт солдатом и его возлюбленной успешно выполняли другие, не менее замечательные советские песни – «Жди меня», «Синий платочек». Но вот интернациональный и на самом деле главный характер и, так уж получилось, смысл «Лили Марлен» оставался для русскоязычной аудитории закрытым.
Лале Андерсен и ее «Лили Марлен» в немецком городе Лангеог стоит памятник. Еще один памятник, уже чисто песне – двое влюбленных под фонарем – стоит в еще одном немецком городе, Мюнстере.
STRANGE FRUIT
Билли Холидей и ее «Марсельеза» черного бунта
В 1939 году движение за гражданские права чернокожих американцев или, как их тогда еще вполне легитимно называли, «негров», было в самом зародыше. Настолько мелком и ничтожном, что никто – ни сами черные, ни тем более белые – о нем еще толком даже и не подозревали. Уже был черный средний класс – врачи, госслужащие, средние предприниматели. Уже была черная интеллигенция – учителя, журналисты, писатели, актеры и музыканты. Уже были вышедшие из движения «Гарлемский ренессанс» видные на общенациональном уровне писатель Уолтер Дюбуа и поэт Лэнгстон Хьюз. Уже были известные на всю страну, а то и на весь мир звезды музыки и шоу-бизнеса – Бесси Смит, Луи Армстронг, Дюк Эллингтон, Джозефин Бейкер, Каунт Бейси.
Но все они – особенно на упрямо, несмотря на прошедшие со времен Гражданской войны десятилетия, хранившем верность расизму и сегрегации Юге – вынуждены были мириться с раздельными входами в автобусы и рестораны, отдельными туалетами, отдельными школами. Статус-кво при всей его вопиющей несправедливости и античеловечности казался незыблемым и не поддающимся изменению. Немногие и малочисленные политические или профессиональные объединения афроамериканцев занимались образованием или в лучшем случае лоббизмом. Протестов – ни активных в виде демонстраций или бунтов, ни пассивных в виде публичных выступлений, антирасистских художественных высказываний – почти не было.
Как гром среди ясного неба прозвучала на этом лицемерно благостном фоне исполненная в 1939 году в нью-йоркском Café Society 24-летней чернокожей певицей Билли Холидей тихая песня “Strange Fruit”.
«Фруктовая» аналогия была более чем прозрачной. «Странные плоды» с выпученными глазами и изуродованными ртами – повешенные на фоне «чудесного южного пейзажа» тела подвергнутых суду Линча негров.
Café Society в либеральном, просвещенном и левом нью-йоркском Гринвич-виллидже был первым и по тем временам, наверное, чуть ли не единственным интегрированным музыкальным клубом в стране. Холидей выступала там регулярно, но даже в этой вполне понимающей и сочувственной атмосфере она трепетала от страха, исполняя столь крамольную, подрывную песню. Зато владелец клуба Барни Джозефсон не только не трепетал, но наоборот всячески подчеркивал значимость этого номера. “Strange Fruit” неизменно заключала вечер. Перед началом песни официанты прекращали обслуживание гостей, все помещение погружалось во тьму, кроме одного направленного на лицо певицы софита. Во время музыкального вступления Холидей стояла с закрытыми глазами, как на молитве. После окончания песни наступала торжественная тишина – никакие повторные выходы на бис не допускались.
За последующие годы песня и певица настолько срослись в единое нерасторжимое целое, что, наверное, Билли Холидей была вполне искренней, когда в своей опубликованной в 1956 году, за три года до смерти, автобиографии «Леди поет блюз» утверждала, что вместе с автором текста Абелем Меерополем, своим аккомпаниатором Сонни Уайтом и аранжировщиком Дэнни Мендельсоном принимала участие в создании мелодии к оригинальному стихотворению.