Главные вещи

На первые серьёзные соревнования поехали вчетвером: я, Кирилл, отец и баба Тома. Они сидели на трибуне, махали нарисованными плакатами, кричали, срывая голоса, а я наматывал метры, бороздя хлорную воду сильными руками. Старался изо всех сил, но смог добраться только до второго места.

– Не расстраивайся, – утешал отец. – Серебряная медаль для дебютанта – очень хорошо.

– Я проиграл.

– Проиграл? Ты мог прийти к финишу последним… Задумайся, сын.

Я задумался. Действительно, ведь я мог оказаться в хвосте, плестись среди аутсайдеров, а судьба предрешила мне борьбу за золото. Чего же горевать и огорчаться, ведь я обошёл всех конкурентов из Нового Уральска и уступил одному чемпиону Оренбурга!

На лето отец предложил нам обосноваться в детском лагере. Мы, недолго думая, поддались на уговоры. Покидали шорты, футболки и плавки в рюкзаки и ждали выходных.

В лагере было весело. Мазали спящих мятной пастой, бегали к девчонкам в спальню, пугая их привидениями, одетыми в простыни, купались в мутной речонке и пекли картофель в углях. То лето пролетело незаметно, незаметнее, чем все остальные, и мы вернулись домой посвежевшие и загорелые, мечтали поделиться впечатлениями с отцом и бабой Томой, но дома нас ждала печальная весть: баба Тома умерла от инфаркта.

3

Отец сидел молча на табуретке у окна. Теребил дрожащими пальцами сигарету с фильтром, смотрел куда-то вдаль и изредка вытирал тыльной стороной ладони текущие по лицу слёзы. Нам хотелось подойти к нему, обнять, произнести слова ободрения, однако мы замерли на стульях и не двигались с места. Боялись, что сделаем ещё хуже, обидим нашего любимого «дядю Сашу».

Хоронили бабу Тому на Майском кладбище. Синоптики обещали дождь, но погода стояла солнечная и жаркая. Люди мучились, то и дело лезли в карман за платочками, а отец не обращал внимания на жару. Молчал, сжав губы, крепился, чтобы не разрыдаться, когда гроб с телом бабушки опускали в могилу, и всё-таки не выдержал. Бросил горсть земли и заплакал. Я понял: не мог он не заплакать. Он слишком любил бабу Тому.

После похорон ехали в автобусе на поминки. Устроились втроём на двух сиденьях: Кирилл у отца на коленях, я рядышком. Неожиданно нахлынули воспоминания: мы с братом за столом, пишем домашнее задание, а баба Тома стоит над нами надсмотрщиком и проверяет ошибки. Молчит, если всё правильно, и ругается, если где-нибудь напортачили. Грустно стало… Кто теперь будет помогать нам в трудную минуту, кто накормит полезной кашей, покричит на трибуне в поддержку?

– Пап, – позвал я отца.

Он повернулся.

– Пап, обещаю, следующий чемпионат я обязательно выиграю. Ради бабы Томы. Хорошо?

– Спасибо, сын, – произнёс он хриплым голосом. – Спасибо.

В третьем классе мы снова учились вместе с Кириллом. Отец написал заявление, что Кирилл прошёл обучение в домашней обстановке. Директриса, узнав в крепком грустном мужчине давнего знакомца Александра Евгеньевича, возмутилась для приличия и подписала бумагу, соединив братские сердца.

Теперь нашим воспитанием занялся отец. Вставал сутра пораньше, одевался, шёл в гараж за машиной, отвозил нас в школу и уезжал на работу. Обедали мы в школьной столовой, расходились по кружкам: я – на плавание, Кирилл – на вокал. В шесть вечера папа забирал нас с факультативов, быстренько кормил ужином, просил не разносить дом на куски и мчался на подработку. Возвращался около одиннадцати, уставший и голодный, хлебал горячий суп или холодный свекольник, укладывал сыновей в кровать, говорил о бабе Томе или делился мечтами о новом автомобиле. Так и жили: потихоньку, помаленьку.

В третьем классе впервые заговорили о Кирилле. Младший, выступив на нескольких концертах в составе группы юниоров «Синяя птица», потянул одеяло на себя и за год из бэк-вокалиста вырос в основного солиста ансамбля, покоряя зрителей красивым голосом и не менее красивыми песнями о любви, дружбе и мире. Я же продолжал наматывать километры в воде и стремился к новым рекордам, помня об обещании отцу победить. И летом сдержал обещание, выиграв золотую медаль на юношеском чемпионате области и открыв дорогу на чемпионат России. Ту победу я посвятил бабе Томе, громогласно объявив об этом в микрофон. Потом, закутанный в российский флаг, сидя у отца на шее, совершал круг почёта под овацию трибун и сжимал в руке медаль высшей пробы.

Тем летом я, Кирилл и отец ездили на рынок продавать машину. «Лада» девяносто девятой модели, выпущенная в начале десятилетия, начала сдавать позиции под напором европеек и японок, и папа решил избавиться от неё. Снял с учёта, назначил достойную цену и в одно из июльских воскресений любимая «99» ушла с молотка к толстому казаху, а отец задумался об иномарке. Тащил домой журналы «За рулём» и «Клаксон», советовался с нами, что-то подсчитывал на калькуляторе, черкал карандашом на бумаге и к сентябрю из тысячи претендентов выбрал седан марки «Тойота».

– В первый взнос укладываюсь, – сообщил он за ужином. – Плюс деньги за «Ладу», плюс на книжке кое-что осталось, плюс аренда бабы Томиной квартиры. Справимся, пацаны?