К деньгам, если мы уж до них дошли, также надо формировать правильное отношение, честное. И это отношение должно быть осмысленным, взвешенным личным решением: я не буду рассматривать деньги ни как средство уничижения людей, ни как средство их возвышения, я не буду оценивать себя в этой логике — мол, я хороший, потому что отказался от больших денег, или — я плохой, потому что мало заработал. Ну и так далее, далее, далее. Итак, работа — это вопрос выживания, работа — это заработок, а успешный человек — это человек, который не только обогатился за счет вложения своих сил и талантов, но и дал возможность большему количеству стариков получать пенсии и большему количеству служащих получать бесплатную медицинскую помощь, бесплатно учить детей, содержать армию… Для этого и нужны деньги.
Деньги — это просто воздух: он существует, он не плох, он не хорош. Он необходим, но и на две жизни вперед не надышишься. Деньги не заслужили какого-то особенного отношения к себе. Люди — заслужили, а деньги — нет. Ну так давайте их сначала отделим от себя, с собой разберемся, а там уж и деньги перестанут быть проблемой.
Вот откуда, например, берутся пенсии? Идея повысить пенсии — она прекрасна, слов нет. Но откуда возьмутся деньги на пенсии? Деньги берутся из пенсионного фонда, а средства пенсионного фонда образуются за счет отчислений работающих граждан. Вот я работаю, отчисляю средства в пенсионный фонд, а из этих средств моей маме — пенсионерке — платят пенсию. Иными словами, работающие граждане производят некий объем ценностей, от которых часть отделяется и передается в пенсионный фонд и потом распределяется между теми, кто ценностей не производит — по возрасту или по болезни.
То есть если мы переведем все это в некое натуральное хозяйство, то это будет выглядеть примерно следующим образом. Я произвожу десять чанов какого-нибудь варенья в единицу времени, а есть пенсионеры, которые не производят варенья, но им тоже надо что-то есть. И вот мы все вместе (общество) договорились, что каждый по чану того, что он производит: кто чан варенья, кто чан крупы, кто чан творога, — будет отдавать в пенсионный фонд, а там уже это добро будут распределять между неработающими гражданами.
И теперь — что такое «повысить пенсии»? Это значит, что пенсионерам будут давать больше, чем дают сейчас, и это автоматически означает, что у меня должны взять больше чанов. Не один чан с вареньем, а два или даже три. А больше неоткуда, потому что сколько мы произвели чанов (я — варенья, кто-то — крупы, кто-то — творога) — это все, что у нас есть. На всех! Причем из моих чанов еще часть я должен буду отдать — на оборону (армия), на охрану правопорядка (милиция), на образование юных граждан моей страны («бесплатное» образование), на «бесплатную» медицину и так далее. Это все налоги — «социальный», «подоходный», всякие «НДСы» и так далее. Из них получаются зарплаты врачам, учителям, ученым, военнослужащим, МВД, ФСБ, ФАПСИ, зарплаты чиновникам, «оборонный заказ»… Вы считаете? У меня уже четыре чана осталось, а то и три, а то и два. И вот я со своими оставшимися у меня чанами выхожу на улицу и говорю: «Кто поменяет чан варенья на чан мяса? Мяса хочу…» Разгуляево! И ни в чем себе не отказывайте…
В круге пятом:
Я и другие
Мы традиционно делим окружающий нас социальный мир на «правых» и «неправых», на «наших» и «не наших», на «своих» и «чужих» — это, так сказать, закон психологического жанра. Человеку важно понимать — кто он, а для этого он должен с кем-то или с чем-то идентифицироваться, или, что даже удобнее, просто с кем-то или чем-то находиться «в контрах».
Но что если все существовавшие прежде порядки и системы отношений перестали работать? Что если все поменялось настолько, что стало непонятно — кто где, кто за кого, кто мы и как нам быть? Что если, иными словами, мы больше не можем идентифицироваться с чем-то «хорошим» против всего «плохого»? Это, по крайней мере с психологической точки зрения, катастрофа.
Эту катастрофу мы всей страной недавно пережили. И на уровне социального взаимодействия, если о нем говорить, это выразилось, во-первых, в утрате авторитетов — то есть тех людей, на которых бы мы могли и хотели равняться (читай — идентифицироваться), а во-вторых, как следствие, в ощущении сиротства. Последнее же мы ощущаем как тотальное чувство несправедливости…
В этой главе мы проделаем обратный путь — от чувства несправедливости к феномену авторитета.