Главные вопросы жизни. Универсальные правила

Но почему одному интересно и он хочет работать, и «несправедливость» ему, как плохому танцору, не мешает, а другому — нет, и не интересно, и мешает, и ждет он потому, что таки случится заветное «чудо» и все, как-то само собой, станет прекрасно и замечательно? Дело, как это ни странно, в нашем иерархическом инстинкте. Человек, как существо стайное, нуждается в вожаке (все люди таковы, даже любой вожак вожаков — тоже таков). Но чем мы отличаемся от других стайных животных — так это тем, что, во-первых, «вожаками» для нас могут быть не только люди, но и идеи (идеологии), или Бог, например (хотя Он и не видим, а для многих и вовсе — абстракция). А во-вторых, «вожаков», в отличие от других своих «братьев меньших», человек выбирает не по размеру особи и не по ее физической силе (да это и странно было бы — в эпоху огнестрельного оружия и немирного атома), а по каким-то другим совершенно признакам… Короче говоря, «вожак» для человека — это, в переводе с зоологического на социологический язык, «авторитет», то есть человек, который в каком-то смысле как Бог, и с идеями.

Что поколение последних «революционеров» разрушило в нашем обществе до основания — так это тот самый феномен авторитета. Об отсутствии авторитетов было заявлено во всеуслышание — памятники демонтировали и ломали, а новых, как вы, наверное, заметили, не появилось. Ну, за исключением нескольких — «политкорректных»: Пушкину и Петру I — работы Зураба, а все остальное — тихонько так, без помпы, в садике каком-нибудь. Советская власть в свое время тоже «зачистила» памятники, но она тут же принялась ставить новые, причем на каждом углу. А революционеры 90-х — нет. Порушить порушили, а замены никакой не предложили.

Но общество не может жить без авторитетов, без общественно значимых фигур, на которых можно равняться, которыми можно гордиться. Мы нуждаемся в том, чтобы в нашем пространстве были люди, к которым хочется прислушиваться, чьи заветы хочется исполнять! Не может общество жить без таких людей, чахнет, сохнет и дохнет.

А у нас даже на деньгах — «виды» вместо «лиц». В США — великие президенты, в Великобритании — королева, на национальных валютах Европы, пока их не упразднили, тоже были лица людей, которыми каждая конкретная страна гордилась, которые олицетворяли ее, с которыми она самоидентифицировалась. А у нас ведь, даже если референдум по этому вопросу провести, договориться невозможно. Кого на рублях печатать? Загадка! Нет авторитетов. А если нет авторитетов, всех посвергали, а новых не создали, то как вообще обществу и каждому из нас в отдельности, внутри самого себя, организовываться?..

Да, мы хоть и люди, но живем «стаями»: у нас маленькие стаи есть — семья, например, а есть и большие — страна, народ. У кого-то, правда, не стаи, а своры, но это отдельный разговор. Но в отсутствие авторитетов невозможно быть в стае — передерутся все и поубиваются. Необходим авторитет, который самим фактом своего присутствия способен предотвратить подобное безобразие.

Вот для кота, например, не существует авторитетов, но он и не стайное животное. Тогда как собака — стайное. Кот — он сам по себе, и вы ничего не можете с этим поделать. Его можно ограничить, но его невозможно воспитать. Поэтому, если вам не хочется, чтобы он разбился, вы просто не пускаете его на балкон. Вы не можете надрессировать его не выходить на этот балкон, потому что вы для него не авторитет. Если же собаке хозяин скажет: «Пойдешь на балкон, я тебя… В общем, советую не ходить!» — то собака будет сидеть себе смирно под дверью и в полном довольстве собой, потому что хозяин — вожак его стаи.

Но сейчас получилось, что мы поведенчески все больше напоминаем «котов», хотя психобиологическая сущность осталась прежней. Куда она денется? То есть авторитет нам по-прежнему нужен, а его нет. Когда я шел из школы домой с двойкой — я чего боялся? Меня мама не ругала, я просто знал, что она расстроится. А она для меня была и остается человеком значимым, которого я не могу и не должен расстраивать. Меня не ругали, не пороли розгами за неуды, но я понимал, что есть мама — авторитетная для меня фигура, для которой то, что я сделал, неприятно и больно. И я пытался «соответствовать».