Главный фигурант

Едва луч из двери исчез, капитан сделал два шага назад и с короткого разбега с силой ударил в замок.

Обычно такие двери после такого удара отлетают в сторону, а искореженный замок снарядом летит в комнату. Однако на этот раз дверь врезалась в какое-то препятствие, раздался глухой стук, напоминающий треск раскалываемой колуном колоды, и Сидельников, улучив момент, когда дверь начала свое обратно-поступательное движение, врезал по ней еще раз. Стук снова раздался, за дверью что-то загрохотало по дощатому полу, а створка, тактично приоткрывшись, явила взору интересное зрелище.

Удар первый обрушил дверь на голову любопытного хозяина и ввел его в состояние шока. В ушах его звенели колокола, глаза помутились. Удар второй ввел его в состояние грогги и повалил на спину.

На полу квартиры, чью планировку так точно описал опер из МУРа, лежал мужчина лет сорока – сорока трех на вид. Голова его, лысеющая на затылке, лежала на левом ухе, в неопрятно расчесанных волосах виднелась седина. Мужчина был выше Шустина, но на полголовы ниже Кряжина и Сидельникова. Руки хозяина квартиры были раскинуты в стороны, словно от радости встречи со старыми знакомыми. Если бы не гематома в лобной области и не распухающая на глазах височная часть над правым ухом, можно было подумать, что человек спит.

Мужчина дышал ровно, поэтому Кряжин, мягко перешагнув через него, ступил в комнату и тут же отшатнулся обратно – старый прием, рассчитанный на срыв нервов у притаившегося за углом врага. Или, как выражаются военные, – «вероятного противника». То есть мы точно знаем, кто у нас противник, но мы верим в его порядочность, а пока лишь расстреливаем макеты его танков из пушек для напоминания о том, что мы-то знаем, кто у нас противник...

В этом плане действия пушкарей на учебном полигоне сродни поведению следователя прокуратуры, входящего в незнакомое помещение. В квартире тихо, но мы-то знаем, что за углом кто-то есть. Нет никого за углом? Значит, еще не подошел.

За углом действительно никого не было. Вероятно, действительно еще не подошел, потому что на выцветшем от времени журнальном столике у окна стояла непочатая бутылка водки, тарелка с заскорузлыми и бирюзовыми, как отчлененные пальцы тетки-смерти, огурцами и буханкой порезанного хлеба. По обе стороны от этикетки «Русская» располагались два стакана. Все было готово.

Замок был сломан, дверь, не имея запора, открывалась сама по себе, а потому Сидельников, пока советник прилаживал к двери примитивный тормоз, оттащил все еще находящегося в беспамятстве хозяина в глубь комнаты. В «глазок» снова забил яркий луч, и на лестничную клетку не доносилось ни единого звука. Словно и не было этого грохота, вмешавшегося в намечавшееся застолье.

Телефонные розетки – одна на плинтусе, в углу комнаты, вторая в прихожей, на стене, и отсутствие в квартире телефонного аппарата доказывали сразу два факта. Первый: за неуплату услуг телефонной связи оная будет обязательно отключена. Второй: пропить в Москве можно все, даже телефонный аппарат.

Сидельников занялся нишей скорее автоматически, нежели в надежде обнаружить там что-нибудь заслуживающее внимания. Его старания были вознаграждены лишь отчасти. За исключением одного-единственного предмета, ниша была пуста, как комната, приготовленная для капитального ремонта. Но предмет этот привлек к себе внимание не только потому, что он был единственным, а потому, что предназначение его не соответствовало сути самой квартиры и жильцов, ее населяющих.

На ладони капитана лежал клочок материи с конфигурацией щита и надписью: «МЧС РОССИИ».

– Посмотрите, – сказал Сидельников. – Остается только догадываться, кто тут является спасателем.

– Он и является, – кивнул на лежащего на полу мужчину, занимаясь выворачиванием его карманов, советник. – Лекарство на столе. Олюнин сейчас придет и спасется.

Кряжину, в отличие от сыщика, не повезло вовсе. Достоянием досмотра явились несколько мятых десятирублевых купюр и горсть мелочи. Никаких записных книжек, никаких указаний на существование какой-либо еще информации. Шустин бродил по квартире от капитана к следователю с таким видом, словно надеялся увидеть либо нож, которым совершались убийства, либо еще один девичий труп. По окончании осмотра он остался неудовлетворенным, однако румянец на щеках свидетельствовал о явном волнении.

– Шустин, занялись бы чем. Балкон осмотрите, – заметил советник.

Вернись время назад – и Шустин ни за что в жизни не стал бы исполнять просьбу Кряжина, совершенно необязательную для него. Но он подошел к балкону и распахнул створку. Потом вторую.

Сначала в комнату ударила тугая струя предновогоднего морозного ветра. Она снесла со столика газету, на которой стояли стаканы, а потом и сами стаканы.

А удар откуда-то из глубины балкона, но вовсе не ветра, снес с ног репортера.