Главный герой 2

— Мимидосы не вернут именно Игоря, понимаешь? Мы же не знаем пропорций. В альматаксе все слои смешались. Мы можем только экспериментировать. Пока не найдём правильного соотношения или не научимся количественно оценивать качества личности по косвенным признакам, по персональной физике, например. Но для этого нужно огромное количество энергии.

— Всё, что хочешь, Павел! Всё, что нужно! Запомни, теперь ты должен мне сына. У нас больше нет других задач! Ты понял меня?

Хромой кивнул и погладил Игоря по голове:

— Ананимат.

***

Об идеальной личности Краковский больше не вспоминал. Он методично, день за днём, развивал «Рапсодию», сметая препятствия и не брезгуя никакими приёмами устранения конкурентов. Через восемь лет фирма выросла в трансконтинентальную корпорацию. С Бовой считались президенты и правительства. Он направо и налево использовал альматаксы и мимидосы. Хромой виртуозно настраивал оборудование, и контрагенты Краковского уходили с переговоров с подогнанными под Бовины нужды личностями. Бова скупал землю сотнями гектаров и к тому моменту, когда Хромой взял на работу Маринку, вокруг дома Краковского уже раскинулся целый город со штаб-квартирой «Рапсодии», секретными заводами и деловой инфраструктурой.

Жанна замкнулась, кутаясь в чёрные шали и юбки, и месяцами не выходила из дома, следя выплаканными глазами за Игорем. По утрам она надевала ему под одежду хэбэшную жилетку с кармашками. В кармашки вставлялись заправленные Хромым мимидосы с очередной вариацией личности. Каждый день Игорь был разным — то больше своим и понятным, то совсем чужим и пугающим. Хромой провёл серию психологических тестов Бовы и Жанны и подтвердил гипотезу «родственных душ». Теперь Игорь хотя бы напоминал сына своих родителей.

Энергию добывали с размахом. Хромой сколотил команды специально обработанных агентов — преданных и нелюбопытных. Вооружённые универсальными альматаксами с гирляндами картриджей, они начали с бездомных, а позже вылавливали и ананимировали всех без разбора. Ананиматов не скрывали, списав их появление на новую страшную болезнь. Министерство здравоохранения било тревогу. Краковский отстроил в Рапсограде больнично-исследовательский комплекс, и Хромой «возглавил борьбу на переднем крае медицины». В ответ на скептические потявкивания прессы и оппонентов-одиночек Бова приводил недовольных в ананимарий комплекса, показывал буйных ананиматов и недоуменно вскидывал брови:

— Мне их на улицу выпустить, или вы их дома у себя приютите?

На этом дебаты заканчивались.

Ананиматы делились на буйных — агрессивных и жестоких зверей, и тихих — кротких, безобидных агнцев. Тех, кто не шёл на опыты, утилизировали. Тихих продавали на органы, а буйных выставляли на нелегальные бои.

— Мы теряем огромные бабки, — посетовал как-то Краковский, осматривая Рапсоград с высоты своего офиса на девятнадцатом этаже.

— Неужели ещё остались «огромные» по сравнению с твоим состоянием? — усмехнулся Хромой и сел на край Бовиного стола.

— Я купил клинику трансплантологии. — Бова пропустил мимо ушей сарказм Павла и подтолкнул к нему пластиковую папку. — Пусть нам платят не только за органы, но и за пересадку.

— Ты знаешь моё отношение, — выдавил Хромой, мельком взглянув на документы. — Да, говорю сотый раз, «ананимат» — это не приговор. Я давно заметил и продолжаю наблюдать, пусть медленное, но восстановление личности. Происходит оно часто неравномерно, скачками. И независимо от индивидуальной физики пациента…

— И бои надо у себя проводить, а не таскать буйных по рингам.

— Ты меня не слушаешь, — махнул рукой Хромой.

— Я тебя уже послушал один раз, — задумчиво отвернулся Краковский. — Ты же сам говорил, это не восстановление, а шум округления.

— Бои — явный компромат, — Хромой понял, что наука Бове неинтересна, — тут громкими фамилиями и высокими постами не прикроешься. Заметут всех.

— Я уже обмозговал. Построим арену вон под тем заводом.

— Это ж химкомбинат, — удивился Хромой, проследив взгляд Бовы, — под ним олимпийскую деревню построить можно со всеми стадионами.

— Вот-вот, — Краковский упёрся лбом в раму окна, — стеклянный стадион и построим. А чуть что, зальём кислотой и все дела.

***

Маринка Литаева пришла работать в клинический центр «Рапсодии» сразу после окончания университета. Ещё студенткой она практиковалась лично у Хромого. С Павлом Валентиновичем у них с первого взгляда вспыхнул лютый антагонизм. Системность Маринкиных рассуждений, результаты и виртуозность её работы восхищали Хромого. Но терпеть дерзость и патологическое нелицеприятие Павел Валентинович не мог. Порицаниями, выговорами, а иной раз и крепким словом, он осаживал Маринку, как норовистую лошадь хлыстом.

Наработала Маринка не на одну диссертацию, но защищаться отказывалась. Бросила Хромому вызов: защитится, когда решит задачу восстановления слоёв личности. Снимет, по её словам, «проблему Полтиныча». Сколько Хромой не уговаривал — ни в какую. «Людей надо спасать! — говорит. — Расшибусь, сама умру, но докопаюсь!» После таких слов Хромой стыдился смотреть ей в глаза.