Главный подозреваемый

– Рома, обещай мне, что ты никогда не будешь разговаривать с этим ужасным человеком. Обещай, что ты будешь его за версту обходить. А если он к тебе посмеет подойти, то сразу нам скажешь.

Пришлось пообещать, по пунктам.

Выполнение обещания далось мне без малейших усилий. Мы же почти не виделись, хоть и жили в пределах прямой видимости. Но это же Москва, обычное дело. Так что когда предки приставали ко мне, а у них на этом какой-то странный пунктик был, я с чистой совестью отвечал: ни-ни. Если бы не эти их напоминания, я бы о нем вовсе забыл, а так невольно следил за ним, не с большим, но все же интересом – что в нем такого ужасного? Ничего такого не обнаружил. Более того, все наши в доме относились к нему по-доброму, даже бабка Пелагея, звали его Веником, причем не за спиной, а в глаза, и он на это идиотское прозвище откликался. Но не могу же я звать его Веником? Пусть будет Соседом.

Да! Забыл сказать. Как водится, о самом главном. Я ведь почему так точно время его приезда запомнил? Потому что родители после этого в дом ни ногой, буквально. Окончательно в поместье перебрались. Я поначалу подивился, потому что мама все любит контролировать, а для нее все – это я. А тут они меня одного в квартире оставили, не мог же я каждый день в поместье ездить, это даже мама понимала. Подумал: старые совсем стали. Но потом как-то подслушал их разговор: «Не хочу одним воздухом с ним дышать!» Чем это, думаю, он так им досадил, что ненависть к нему пересилила их патологическую заботу обо мне? Выяснять, естественно, не стал, чтобы ненароком не утратить долгожданной свободы.

В общем, так получилось, что за год мы с Соседом действительно не разговаривали, даже в объеме здрасте – до свидания. Кроме одного раза, который почти точь-в-точь повторял первый. Опять я бежал на занятия, а он стоял у двери, вставляя в нее ключ. Только это была другая квартира, двенадцатая, напротив нашей. Там раньше бабка Клеопатра жила, но она полгода уж как съехала, в смысле из квартиры, а не с катушек, а потом там ремонт шел.

– Привет, Роман, – сказал Сосед, обернувшись. – Вот решил повыше перебраться. Будем теперь дверь в дверь жить.

– Здрасте, – отвечаю и быстренько-быстренько вниз, не из-за обещания маме, а потому что опаздывал.

– Молодец, – донеслось в спину, – растешь. Еще полгода и научишься останавливаться при ответе.

Обычное взрослое занудство.

В ближайшую пятницу, за ужином в поместье, рассказал родителям об этом случае, опять же не из-за обещания, а чтобы заполнить вакуум разговора. Что тут началось!

– Так вот кто Клеопатру в богадельню сплавил! – закричал отец и шваркнул кулаком по столу, так что тарелки подскочили.

Мама на это ноль внимания. Сама воскликнула:

– Он выжигает все вокруг себя! Он оставляет после себя мертвое пространство.

И вдруг заплакала. Отец к ней бросился, успокаивая. И я, конечно, тоже. Не могу видеть, как мама плачет. Мне самому от этого плакать хочется, как маленькому. А мама вцепилась в меня, прижала к себе и только повторяла: «Мне страшно, мне страшно». Еле успокоили. Я уж и сам не рад был, что разговор этот начал и о Соседе упомянул. Больше я так не делал.

Тем более что родители неправы были. Никто бабку Клеопатру никуда не сплавлял, ни в какую богадельню или хоспис. Я это точно знаю, потому что она перед переездом попросила меня немного помочь ей со сборами. У нее же вся квартира была антиквариатом забита, всякие вазы да статуэтки стояли даже там, где их никто разглядеть не мог, вот я и доставал. Бабка Клеопатра все время что-то говорила по своему обыкновению, я особо не вслушивался, но одну фразу запомнил, потому что она ее три раза повторила, слово в слово. «Я рада, что в санаторий переезжаю. Там и уход, и общество приличное, много знакомых, нам будет, о чем поговорить». Я помню, тогда еще усмехнулся про себя: диагноз! Но потом сообразил, что не диагноз, это она мне для надежности в голову вбивала, чтобы я родителям передал. Я, конечно, передал, мне не трудно. И родители восприняли эту информацию с пониманием: неправильно в ее возрасте одной, мало ли что, а там врачи и медсестры всегда под боком, и пообщаться есть с кем, не в четырех стенах одной сидеть. А теперь вдруг взъелись. Но ничего же не изменилось! Их не поймешь.

* * *

Так мы и жили с Соседом как на разных планетах, но в последнюю неделю, в его последнюю неделю все вдруг резко изменилось. Я утром в понедельник сдал последний экзамен, родители, правда, об этом не знали, думали, у меня еще один остался, в пятницу. Но я по нему автомат получил, а им не сказал, даже нарочно зачетку дома забыл, на маму иногда и даже не иногда находит, вдруг начинает в рюкзаке моем рыться, все проверять. Еще поныл немножко, что вот-де консультации назначили, целых две, которые не пропустить, придется теперь в Москве торчать, а не готовиться к экзамену в поместье, как все нормальные люди.