Когда от выехавших в город работников московской резидентуры ЦРУ стали поступать первые сообщения, выяснилась странная картина. На улицах Москвы не было ни блокпостов, ни КПП, которые как-то ограничивали бы движение по городу. Один работник даже сообщил из аэропорта Шереметьево, что дорога к нему полностью свободна, а сам аэропорт продолжал нормально функционировать. Выяснилось также, что лидеры переворота не позаботились взять под контроль радиостанции и телевизионные студии. Они все еще продолжали сообщать о происходящем. На улицах появились армейские подразделения, главным образом танки и бронетранспортеры, но они не предпринимали никаких действий.
Уже в первые утренние часы у Ролфа возник вопрос: «Что это за странный такой переворот?»
Отправив первые телеграммы, Ролф набрал номер телефона на Лубянке.
— Могу я поговорить с Гавриловым? — спросил он ответившего ему офицера КГБ. Когда в трубке послышался знакомый приятный голос Рэма Красильникова, Ролф не стал терять времени.
— Когда мы можем встретиться? — спросил он своего партнера.
Леонид Шебаршин видел, что теперь все становилось на свои места. Слушая в своем кабинете в ПГУ сообщение о создании нового Чрезвычайного комитета, он испытывал чувство тревоги. В течение лета до него уже доходила кое-какая информация о подготовке какого-то смелого шага, который позволит выправить положение, и он старательно избегал втягивания в этот процесс. Он знал достаточно много, чтобы решить, что большего знать не хочет.
Все началось в июне, когда Ельцин одержал победу на выборах. В тот момент Шебаршину стало ясно, что жребий в отношении Советского Союза брошен. Мысль о происходившем сейчас путче возникла еще до выборов Ельцина, и Шебаршин тогда же узнал об этом. Но он без особого труда принял для себя решение стоять от этого в стороне. И вот теперь, читая заявление Чрезвычайного комитета, он не видел там ни одной свежей идеи, просто какая-то смесь расплывчатых призывов о возвращении к тому, что было раньше. Шебаршин пришел к выводу, что комитет потерпит поражение. И он подозревал, что цена краха будет очень высокой.
Когда Ролф выехал с территории посольства, на московских улицах стояли танки Таманской гвардейской дивизии. Он поехал в северном направлении по Садовому кольцу и остановился у площади Маяковского. Подошел к припаркованной неподалеку черной «Волге» и сел в салон на заднее сиденье рядом с седовласым Рэмом Красильниковым. В тот же момент водитель вышел из машины и, оставив их вдвоем, пошел через площадь за сигаретами. В первый день происходящего переворота у ЦРУ и КГБ было о чем поговорить.
Ролф старался расспросить Красильникова, что ему было известно о путче и особенно о роли в нем КГБ.
Красильников защищался, ссылаясь на то, что действия Чрезвычайного комитета были законными и конституционными. Он утверждал, что Горбачёв был болен и не способен действовать. Вскоре должен собраться Верховный Совет, который рассмотрит меры, принятые Чрезвычайным комитетом, и обеспечит их законность. Уклоняясь от раскрытия какой-либо информации об участии КГБ в путче, Красильников в целом одобрил принятые меры. Бросая вызов Чрезвычайному комитету, утверждал Красильников, Ельцин совершает ошибку. Но если Ельцин хочет конфронтации, добавил генерал КГБ тоном, в котором прозвучала угроза, то он ее получит.
Красильников особо подчеркнул, что не видит причин, по которым путч может повредить отношениям между КГБ и ЦРУ, а в последние месяцы эти отношения заметно улучшились. Недавно в Москве побывал со своей делегацией руководитель советского отдела ЦРУ, а на октябрь, напомнил Красильников, была запланирована встреча в Хельсинки, которая, как он считал, должна пройти по плану. В конце концов, заметил он сухо, путч был внутренним делом Советского Союза.
Престарелый советский мастер-шпион не пролил много света на степень участия в путче КГБ, но тем не менее четко высказался в поддержку происшедшего. Покинув «Волгу» и направляясь к себе в офис, Ролф раздумывал над вопросом: говорил ли Красильников только от себя или выражал мнение всего офицерского корпуса КГБ?
В тот вечер Ролф сидел в своем офисе и одну за другой отправлял телеграммы в Лэнгли, в то время как тысячи русских бодрствовали у здания Белого дома, защищая человека, в котором они видели свое спасение, — Бориса Ельцина. Пока не было никаких признаков того, что силы заговорщиков намеревались прорываться через толпу и воздвигнутые ею самодельные баррикады и принимать какие-то меры против Ельцина. И каждым часом своего бездействия они помогали демократам консолидировать свои силы и укреплять уверенность в победе. Пока Ельцин и его сторонники стояли на этих бастионах, Михаил Горбачёв, все еще изолированный на своей черноморской даче, быстро терял свое влияние.