Главный противник. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ

В Бонн ушло указание подать по радио обусловленный сигнал, а в Восточный Берлин — заложить в тайник в парке 50 тысяч долларов. Некоторые даже были удивлены, что в Восточном Берлине, этом оперативном захолустье, парализованном непрерывной слежкой «Штази», вдруг будет проводиться операция. Восточный Берлин оживал.

Все началось с подхода к резиденту ЦРУ в Восточном Берлине, женщине, которая прежде работала в Австрии. Один контактер-венгр пригласил ее на ужин в тихий восточноберлинский ресторан. Там к ним вскоре присоединился какой-то русский с увесистым чемоданом. Венгр тут же извинился и исчез, оставив поле деятельности русскому, чьи намерения сразу же прояснились.

Вытащив из чемодана видеоплеер, русский, оказавшийся старшим офицером КГБ, работающим по американским объектам, объяснил нашему восточноберлинскому резиденту, что подготовил небольшой видеофильм о нескольких последних годах ее карьеры. Он включил видеоплеер и развернул его к резиденту экраном, на котором стал демонстрироваться фильм под условным названием «Это ваша жизнь» в постановке КГБ.

Это были внешние съемки ее квартиры, сопровождаемые звукозаписью, которая, похоже, была сделана с установленных в квартире скрытых микрофонов. Вся эта венская история напрямую подводила к тому, что зафиксированные в квартире разговоры привели к провалу ряда операций ЦРУ в Вене. Это ведь повредит ее карьере, не так ли?

Когда телевизионная драма переместилась в Восточный Берлин, сценарий стал еще более провокационным. Последовали более откровенные кадры, снятые, судя по всему, скрытыми камерами «Штази», установленными в стенах и потолке квартиры резидента. Потом была съемка еще одной сотрудницы резидентуры. И тут офицер КГБ добавил, что резидент, незамужняя женщина, могла состоять в интимной связи со своей сотрудницей и, разумеется, не хочет, чтобы об этом узнали в Лэнгли.

Пленка закончилась, работник КГБ выключил видеоплеер и спрятал его в чемодан, потом повернулся к резиденту и сделал ей вербовочное предложение. Она будет помогать КГБ или скоро начнет расплачиваться за свои «ошибки».

Резидент ЦРУ поблагодарила работника КГБ за развлечение и сказала, что он выбрал не тот объект. Она добавила, что подробно информирует обо всем Вашингтон, а он может делать с пленкой все, что ему вздумается. На следующее утро в Лэнгли получили подробный отчет об этом вербовочном подходе.

Через сутки я уже был в Восточном Берлине, чтобы поговорить с резидентом и узнать, может быть, было еще что-то такое, что она могла уточнить только в личной беседе. У нас состоялся продолжительный разговор в угловом кабинете отеля «Кемпински» в Западном Берлине, и я пришел к выводу, что к отчету резиденту нечего добавить, кроме, может быть, более красочного описания атмосферы этого грубого подхода. В очередной свой приезд в Лэнгли резидент могла подготовить более подробный отчет.

Этот инцидент просто утонул бы в делах, если бы не аналогичный случай, произошедший через несколько недель в столице Конго Браззавиле, еще одном государстве, зависимом от СССР, где КГБ чувствовал себя вольготно. На это раз видео не было, а командированный вербовщик КГБ сам появился в доме резидента, тоже женщины. Ей было в лоб предложено совершить измену. Как и ее восточноберлинская коллега, она отвергла предложение и подробно информировала Центр. Гербер решил, что находившаяся в одиночестве работница ЦРУ нуждается в помощи, и направил к ней для проведения опроса опытного работника советского отдела Сэнди Граймс.

Как выяснилось, за подходом в Браззавиле было так же мало фактуры, как и за аналогичным мероприятием в Восточном Берлине. ЦРУ не смогло увидеть в этих подходах к женщинам какой-то рациональной базы. Некоторые сочли это просто очередной фантазией КГБ, подобно тому, как за несколько лет до этого осуществлялась серия вербовочных подходов к чернокожим работникам ЦРУ. КГБ считал, что они озлоблены проявлениями расизма в США и в силу этого могут согласиться на вербовку. Из этого ничего не вышло, так же как и из подхода к двум женщинам. Другие, однако, считали, что подходы имели своей целью вызвать в ЦРУ недоверие к оперработникам женского пола. Сторонники этой точки зрения полагали, что если две сотрудницы сообщили о подходах, то могли быть и такие, кто не нашел в себе сил отказаться от предложений Москвы.

Ни одна из этих теорий не была особенно убедительна, но анонимное письмо, пришедшее в Бонн, стало еще одним загадочным событием, которое кое-что добавило к странным происшествиям прошлого года. Никто не знал, что случилось с советскими источниками ЦРУ. Но все были согласны, что где-то внутри системы произошел катастрофический сбой. К весне 1986 года в оперативный лексикон руководства советского отдела вошли произносимые шепотом слова «потери 1985 года».

Лэнгли. 8 мая 1986 года