Главный противник. Тайная война за СССР

А есть ли такие, кто мучается сегодня на чужих и далеких нарах? Здесь мы имеем в виду разведчиков, а не агентов, пусть и таких ценных, как американец Эймс. Хотя в свое время академик, а в ту пору Директор СВР Евгений Максимович Примаков, говорил мне, что в принципе не исключает и обмен Эймса. И наш агент знает, что российская разведка о нем помнит.

Но вот что ответил мне на этот прямой вопрос несколько лет назад тогдашний первый заместитель директора СВР Владимир Иванович Завершинский: «Ни один кадровый сотрудник внешней разведки не находится сегодня под арестом или в тюремном заключении за рубежом. Никто не был задержан на длительное время с тем, чтобы его не вызволили, не поменяли или не приняли других мер для освобождения».

И точно. Когда летом 2010-го закрутилась история с арестом десятки советских граждан арестованных в США по обвинению в шпионаже, они тотчас были обменены на четырех арестованных в России американских агентов.

Разведки разных стран научились договариваться.

Одна, но пламенная страсть

Деликатный вопрос: а как же жил Вильям Генрихович Фишер все свои 14 лет в Америке? И прямой ответ: один, совсем один.

Хотя и здесь нашлись мифоплеты, обещавшие познакомить с «другой, немецкой дочкой» и даже «представить настоящей жене».

Вильям Фишер на всю жизнь остался однолюбом. Встретившись на вечеринке, организованной служившими с ним вместе в Красной армии ребятами, познакомился с Леной Лебедевой. Выпускница консерватории по классу арфы, она, по мнению педантичного Вилли, не отличалась особым прилежанием. Он мог зайти к ней домой на Грановского, засечь время, взяться за газету, и если покорившая его красавица играла не достаточно хорошо, то обязательно звучало: «Мало, Эля, мало, сыграйте еще».

Он был верен ей абсолютно. А в письмах, которые чуть не каждый день посылал своей Эле, до войны часто уезжавшей на гастроли, такая любовь.

Гениален? Значит во всем

Еще в тюрьме Атланты надсмотрщики были поражены: тесты доказывали его гениальность. От арестованного это пытались скрыть, да разве можно было что-то утаить от сокамерников.

В России после проверки полковнику доверили работу на новом участке. Его название столь непростое, что и сегодня не буду удивлять им читателей. Учил молодых. В конце жизни начали выпускать заграницу. Ездил в братские – тогда – Венгрию и не существующую ныне ГДР. От Венгрии его впечатления, как от большого громкого праздника, а в ГДР очень понравилось. Там пытливая местная служба могучей разведки действительно много чего от него узнала, чем полковник был страшно доволен.

А в Потсдаме гостю кроме того пришлось исполнить вместе с коллегой по Службе Мариной Ивановной Кариной и неведомый до этого полонез. В старинном замке затеяли прием в его честь и, по обычаю, главному участнику торжества и выпадало открывать бал. Он успел шепнуть на ухо партнерше, что много чего в этой жизни умеет, но на полонез это не распространяется. Но они, фигур танца не знавших, быстренько перекинулись парой фраз, и медленно, соблюдая ритм, вышагали весь долгий полонез, ни разу не сбившись. В зале, заполненном представителями двух родственных ведомств, их старания оценили овацией.

Думаю, аплодисменты были неслучайны. Фишер методично и спокойно осваивал все, за что только брался. Что полонез – он хоть, по словам дочери, никогда и не танцевал, но музыкантом был прекрасным. Играл на мандолине, балалайке, уже в США научился, к удивлению друзей – американских художников, играть на гитаре. И в сугубо противоположной – научной деятельности – тоже был докой. Однажды после возвращения из США его повезли на встречу в институт к физикам, и Фишер потряс новосибирских ученых глубочайшими познаниями. Ему предложили: если хотите, возьмем. Но физика, быть может, как-то и была связана с профессией нелегала: кто как ни он добывал для наших ученых секреты немирного атома. А высшая математика? А теория относительности? А щелканье задачек? Или кроссворды – он решал их – что из «Огонька», что из нью-йоркских газет со скоростью неимоверной.

Иногда увлечения переходили в профессиональные. Не случайно же в США Эмиль Гольдфус жил по легенде художника Его профессионализм никогда не попадал под сомнение. Знаменитый американский живописец Берт Сильвермен считал своего друга Эмиля квалифицированным мастером, быть может, чересчур привязанным к искусству реализма. Любопытно, что в Штатах Эмиль Гольдфус, публично осуждавший абстракционизм, все же проникся новым духом времени, и его картины нью-йоркского периода избавлены от той определенной традиционности и фотографической тщательности, с которой выписаны прежние, более ранние подмосковные пейзажи. Он повысил уровень живописи и с этим не поспоришь.