Виктор Сергеевич и Анастасия Вацловна подошли к маленькому базарчику, расположенному на траве, рядом с тротуаром. Здесь они остановились.
Торговлей занимались с десяток женщин разного возраста, в диапазоне от внучки до бабушки. Они предлагали хорошо сохранившуюся прошлогоднюю картошку с фиолетовой кожицей, крепкие соленые огурчики и всякую мелочь, вроде споротых с износившихся платьев пуговиц и треснувших ультрамариновых бокалов с золотым ободком по верхнему краю. Все это хозяйство было разложено на газетах, покрывающих деревянные, картонные и пластмассовые ящики, или разостланных прямо на траве.
Чуть дальше – располагалась торговая зона для более серьезных предметов, интересующих исключительно мужчин. Здесь лежали сизые от закаливания сверла, кремовые бухты телефонного провода и электрические лампочки. И еще много всякого другого железа.
Происхождение всего этого сомнений не вызывало: производственные площади Машиностроительного завода. Там, где работали, стоящие здесь продавцы.
Но Ефим никак не мог понять, для какого покупателя все это богатство выкладывалось. Ведь практически любой человек, живущий в поселке, если не работал непосредственно в тех же самых цехах, что и продавцы, то какое-то отношение к заводу все равно имел, через родственников, друзей, знакомых или, на худой конец, соседей. И, значит, мог получить все продаваемое тем же надежным, хотя и не слишком законным путем.
Однако, именно здесь торговля, в отличие от женской части базарчика, шла довольно живо. Во всяком случае, с пяток мужичков разного возраста склонились над разложенными железками и что-то заинтересованно обсуждали с владельцами товара.
Возможно, дело здесь было не в самом акте купли-продажи. Ефим подумал, что перед ним – своеобразный мужской клуб. И покупатели здесь ищут не товара и прибыли. И те, и другие, ищут здесь совсем другое. Вещь, самую необходимую на свете. Ту, что ценится в мире людей больше, чем бриллианты и золото. Хотя купить и продать ее не возможно.
Называется она – человеческое общение. А точнее –
Мужской клуб гудел ровно и без пауз, как хорошо отрегулированный танковый двигатель на ровной местности.
А вот около женской торговой зоны, никого, кроме Секаченко с Тесменецкой, да еще одной пожилой покупательницы, не было.
Виктор Сергеевич взял из глиняной миски огурчик, откусил, одобрительно кивнул головой и протянул остаток спутнице. Царевна– лягушка сделала рукой отталкивающий жест. Начальник службы безопасности пожал плечами, оценивающе посмотрел на остаток огурца и целиком засунул его в рот. Но женщина не дала спутнику спокойно дожевать огурец. Она подхватила его под руку и увлекла за собой.
У подстанции, выходящей торцом на тротуар пара остановилась.
Виктор Сергеевич окинул взглядом улицу.
К счастью, майор успел укрыться за кряжистым стволом.
Когда он снова выглянул, то ни Виктора Сергеевича, ни Тесменецкой уже не увидел. И только в щели между подстанцией и кирпичной тумбой забора пожарной части на краткую секунду мелькнул подол зеленого платья. Ефим перебежал улицу и бросился вслед за не широкой женской спиной.
Осторожно выглянув из-за угла подстанции, он обнаружил: пара миновала пожарную часть и направилась к бело-желтой четырехэтажной школе, построенной в торжественном стиле послевоенного ампира. Мужчина и его спутница обогнули дворцовое здание и нырнули в зеленые кулисы пришкольного сквера. Майор двигался следом.
Пройдя метров двадцать по посыпанной песком дорожке, он застыл на месте, вжавшись в сиреневый куст. Он почти слился с ним в одно целое, образовав с сиренью гибрид из двух несходных биологических видов. Ему пришло в голову название этого нового существа – куставр. Куставр, это – такой куст с глазами. «Ничем хуже, чем кентавр, – похвалил себя майор. – Так же солидно и красиво!»
На поляне, лежащей за кустом, толпилась темная группа мужчин. Крупная, по женским меркам, Царевна-Лягушка смотрелась среди этих рослых туловищ хрупким цветком.
«Это еще, что такое? – спросил себя майор. – Чего это они задумали? Снова Миногина пугать? Так зачем людей-то столько? Тут, похоже, крупномасштабной войсковой операцией попахивает…» – сказал он себе.
Виктор Сергеевич был ниже остальных мужчин на голову, но, вот чудеса: казался – выше.
Весь его облик с широко расставленными ногами и гордо поднятой головой являлся командирским. Сжатый правый кулак подтверждал какие-то произносимые им слова. Присутствующие слушали его со вниманием, если не сказать больше – с почтением.
Потом слово взяла Царевна-лягушка.
Как это ни странно, присутствующие не только ни расслабились, но даже, наоборот, словно бы даже еще подтянулись, как бывает, когда после командира батальона неожиданно начинает говорить обычно молчащий командир полка.