Главный пульт управления

– Один дервиш с помощью своих рук показывал детям театр теней. – обведя всех взглядом, начал Варга. – Для этого он зажег позади себя светильник. Тени от его рук превращались на белой стене дома, то в горбатого верблюда, то в злую собаку, то в широкоплечего джигита, то в тонкую красавицу. И дервиш заставлял тени разыгрывать веселую историю. Детям это представление очень нравилось.

Однако всему приходит конец. Дервиш закончил представление и погасил светильник. Все дети побежали к себе домой. И только одного мальчика так поразило представление, что он не ушел вместе с другими, а продолжал сидеть в темноте перед опустевшей стеной. От горя, что он больше не увидит понравившихся ему персонажей, он даже заплакал. Дервиш сжалился над мальчиком, зажег светильник, и на стене снова появились горбатые верблюды, злые собаки, широкоплечие джигиты и тонкие красавицы. Мальчик перестал плакать – перед ним снова разыгрывалось поразившее его душу таинственная история живых теней.

Варга замолчал.

– Ну, и о чем говорит эта притча? – недовольным тоном спросил Тима.

– Как о чем? – удивился цыганский барон. – Эта притча говорит: самое главное, – чтобы тебя услышали!

– Ну, услышали, и что тогда? – с нетерпением в голосе спросил Топталов.

– Как что? – удивился цыган. – Если тебя услышит тот, кто нужно, то все, что просишь, – исполнится!

Тима помолчал и махнул рукой:

– У тебя Михаил Иванович, все притчи какие-то детские! Не серьезные!

Больше никто Тимину оценку не поддержал. Участники посиделок молчали.

В башне потрескивала тишина.

– Му-у-у-жичины-ы-ы! – неожиданно услышали они.

Дверь в командный пункт открылась и на пороге выросла статная фигура Генриетты Павловны. Во время подъема на башню она запыхалась, и ее высокая грудь под прозрачной блузкой никак не хотела успокаиваться. Мужские мысли моментально покинули не наблюдаемый глазами Вакуум и устремились в направлении двух наблюдаемых полушарий.

Переведя дыхание, Генриетта Павловна сказала:

– Гарри Григорьевич! А я вас ищу! Так и знала, что вы здесь!

Гергелевич поднялся с деревянной лавки и поинтересовался начальственным тоном:

– Что случилось, Генриетта?

– Ну, ужинать ведь пора… Гарри Григорьевич, вы знаете, который сейчас час?

– Ужинать? – переспросил Гергелевич. – Ужинать… Да, понимаешь, Генриетта, мы тут как-то уже…

Генеральская экономка окинула взглядом лежащие на газете куриные кости, пустую бутылку, стаканы и осуждающе покачала головой:

– Ну, Гарри Григорьевич! Вы совсем не помните про ваш возраст… А ведь доктор говорил, что в Вашем возрасте…

– Плевать мне на мой возраст! – сурово прервал ее Генерал и решительной походкой солдата срочной службы направился к выходу на лестницу.

Майор хорошо запомнил посиделки в стеклянной башне танкового полигона. И после того, как он прокрутил в своей голове пленку с записью прошлогодней «философической» беседы, у него, наконец, появились кое-какие догадки по поводу событий сегодняшних.

25. На берегу реки прошлым летом

Ефим направлялся к дому, где жила Царевна-лягушка.

Наступал вечер, ясный и тихий, как воображаемый отпуск.

Погрузившийся в прошлое майор шел и вспоминал такой же теплый вечер, только случившийся год назад.

Ефим и Настя Тесменецкая сидели на скамейке в заводском парке.

Пахло хвоей и речной сыростью.

За их спинами уходили в небо рыжие стволы сибирских сосен. Перед ними падал вниз крутой берег. Внизу текла река. Она брала свое начало где-то невероятно далеко, за тысячи километров, в горах таинственного Тибета. И заканчивалась тоже невероятно далеко, еще через тысячи километров – в грозном Ледовитом океане.

«Если бы в школе не рассказали, никогда бы в это не поверил», – подумал майор.

За рекой лежала степь.

На ее ровном столе были разбросаны небольшие березовые рощицы. Отсюда они походили на вылезшие из земли куски зеленого малахита с белыми прожилками. Мимо них геометрически ровной шеренгой тянулись к горизонту решетчатые башни высоковольтной линии. А, если хорошо присмотреться, в одном из уголков степи можно было различить игрушечные домики и водонапорную башню пригородного села Овсянка.

Метрах в тридцати от скамейки смеялась и кричала волейбольная площадка. От речного обрыва ее отделяла высокая металлическая сетка.

По желтому песку площадки перемещались обнаженные по пояс поселковые любители волейбола. Они то приседали с вытянутыми вперед сцепленными ладонями то, вытянувшись столбиком, ввинчивались в воздух. Среди игроков выделялась тугая связка мышц, увенчанная блестящим лысым куполом головы. Конечно, это был Шура Мамчин.

Солнце опускалось за соснами, и поверхность реки превратилась в серебряное зеркало, отражающее зелень заводского парка, крайние дома поселка и белые гипсовые облака. Меж ними чернел перевернутым грибом рыбак на маленькой лодке.