Главный пульт управления

Он стоял, ничего не говорил, но и не уходил.

– Анастасия Вацловна! – наконец, произнес он.

– Ну? – повернула к нему голову Царевна-лягушка. На ее лице по-прежнему лежало недовольное выражение.

– Я от себя и от Тимофея Павловича хочу спросить… Зарплату бы прибавить надо… А то, что же мы, хуже всех, что ли? Вон Миколайчук своим мастерам, которые по бытовке, сколько платит! Почти в два раза больше, чем у нас выходит!

Тесменецкая, не мигая, уставилась на заведующего производственным цехом своего ателье выпуклыми лягушачьими глазами. Она словно ожидала, что тот испарится, как вода на солнце, или провалиться сквозь землю. Но Шура продолжал стоять перед ней, невозмутимый и доброжелательный.

– Саша, ну скажи, зачем тебе деньги? – осуждающе покачала головой Анастасия Вацловна. – Зачем? Что ты будешь с ними делать? Жены у тебя нет, кормить тебе некого! Пропьешь и все! Вам с Тимой даже лучше, что я вам зарплату придерживаю! Меньше водки выпьете и здоровье сохраните!

– Анастасия Вацловна, у нас с вами, разговор, прямо как в притче о Ходже Насреддине, – улыбнулся Мамчин и хлопнул черными ресницами.

– Это что за притча такая? – насторожилась женщина.

– А вот, – начал Шура, – Однажды Насреддин попросил денег у своего богатого соседа. Тот поинтересовался: «Ходжа, зачем тебе деньги?» Насреддин ответил: «Хочу купить слона». «Если у тебя нет денег, зачем тебе слон? – спросил сосед. – Где ты будешь его держать? Чем ты будешь его кормить? Знаешь, сколько слон каждый день съедает? Целую гору всего! Не нужен тебе слон!» Ходжа подумал и сказал: «Я же просил денег, а не советов!»

– Подумаешь, как умно! – поджала губки Лягушка. – Какого-то Хаджу приплел!

– Ну, это же притча!.. – пояснил Мамчин.

В конструкторском бюро «Экран», и потом на заводе, Тесменецкая находилась в подчинение у инженера Мамчина. Сейчас ситуация изменилась на обратную: в ателье «Мастерица» Александр Михайлович находился в подчинении у Анастасии Вацловны.

Психологически ситуация для общения – не такая уж и простая. Не многим удается выбрать правильный тон.

Ефим отметил: Мамчину это удалось. В интонации его голоса не было ни заискивания, ни панибратства. Он говорил спокойным, ровным тоном, каким и должны разговаривать между собой люди. Независимо от того, какое положение в обществе они занимают.

– Да, ладно! – махнула ладошкой Анастасия Вацловна. – Подписала я уже приказ! Повысила вам зарплату! С первого числа текущего месяца, между прочим. И процент с выработки подняла! Так что, можешь мне свои притчи не рассказывать!

Мамчин прикрыл глаза своими черными ресницами-щеточками.

– Значит, я Тимофею Павловичу так и доложу: с первого числа зарплата повышена? – спросил он.

– Да, уж, так и доложи ему, пожалуйста, чтобы Тимофей Павлович не рассердились! – съязвила Царевна-лягушка.

Ефим понимал: Тесменецкая и Мамчин играют пьесу, где действующим лицом является какой-то ужасно грозный Тимофей Павлович Топталов, требующий докладов. На самом деле, Тима – находился в прямом подчинении у Шуры и, разумеется, не только не мог требовать у него отчетов, но это ему бы и в голову не пришло.

– А, если он спросит, насколько зарплата повышена, что мне ответить? – продолжал играть спектакль Шура.

– Намного зарплата повышена! Намного! – начала выходить из себя хозяйка ателье. – Вы настолько и не заслуживаете! На тридцать процентов! И с выработки на двадцать!

– Ну, спасибо, так и передам Тимофею Павловичу! – примирительно моргнул черными ресницами Мамчин. – Что ж, тогда, счастливо оставаться!

Он дружески кивнул Ефиму, вежливо склонил голову перед женщиной, сделал прощальный жест рукой и исчез меж соснами.

А в это время на тропинке, идущей снизу, появилось сразу несколько человек: трое мужчин и женщина. Вглядевшись, Ефим узнал в одном из мужчин как раз самого Тиму Топталова, который только что находился в центре их разговора, а в женщине – Ираиду Михайловну Оскольцеву.

Как и положено представительнице любознательного слабого пола, администраторша, первой заметила сидящую на скамейке парочку, но, из деликатности сделала вид, что на скамейке никого нет. Тима же в знак мужской солидарности поднял над плечом сжатую в кулак руку: «дерзай, товарищ, завидую, и целиком одобряю!»

Поднявшись на берег, группа посовещалась, и Тима увел ее в синие сумерки, уже сгустившиеся среди сосен.

– Слушай, Ефим, – сказала Тесменецкая нежным голоском, будто заглаживая недавнюю попытку в открытую поуправлять мужчиной, – а, вот представь: у тебя, есть такая штука… такая штука…. ну, как бы, волшебная полочка, которая может убрать любого человека… Ты бы многих убрал, а?

На Ефима вдруг сильно пахнуло сладким синтетическим волшебством женских духов. Словно их аромат до этой секунды, дремавший, будто ленивая кошка, в уютной ложбинке на Таиной груди, неожиданно, как от толчка, проснулся и прыгнул в воздух. Только, в отличие от ласкового зверя, не опустился обратно вниз, а повис над землей, словно невесомый мыльный пузырь.

Майор удивился вопросу:

– Что значит, убрал? Убил, что ли?