Главный рубильник (сборник)

Сквозь зубы процедила. Так, что слова вплавились в башку. И не только в башку Трапа. Напарники слышали каждое слово старшей. Диалог был диалогом только для него. С чего бы еще их силуэты застыли безжизненными тенями под колпаком? И Будалла, и Динак, и Шака слышали все.

Они были с Кафшей как две сестры. Как черное и белое. Как огонь и лед. Разобраться бы еще – кто из них лед, кто огонь. Каждая могла и искрами осыпать, и приморозить намертво. Но Шака была черной. Однозначно черной. Тем более черной, что под черными волосами отливала мелом белая кожа. И улыбалась Шака редко. Вместо улыбки ее губы гораздо чаще складывались в презрительную усмешку. Или в оскал мелкого, замученного, отчаявшегося зверька. Отчаявшегося, но зубастого. И уж если она улыбалась, то следовало ждать беды. Трап видел улыбку Шаки всего однажды, когда после очередной смены и душа команда Кафши завалила в заведеньице на втором пирсе. Точнее – часть команды. Публика там собиралась не благородных кровей, зато кормили славно. Отставной старпом, разглядев хмельным взором бледную рожицу, шагнул вперед и прихватил Шаку за грудь. Кафша задержалась в диспетчерской, Будалла и Динак приотстали, Трап и Шака должны были заказать еду. Трап, оглянувшись, уже шагнул назад, чтобы срубить хмельного здоровяка, но улыбка Шаки остановила. Добрая улыбка, если бы не строгие черты лица, не болезненная красота бледной южанки, Трап даже подумал бы, что перед ним Кафша. Но это была Шака. Она остановила улыбкой Трапа и вцепилась в кисть старпома зубами. Он взвыл мгновенно. Двое его приятелей, снеся стол со снедью, метнулись к девке, но Шака выплюнула почти откушенный большой палец наглеца, оттолкнула скулящее тело и зарычала, оскалив зубы. И приятели остекленели. Да что говорить, Трап и сам оторопел. Вот уж не думал, что может окаменеть от рыка тщедушной девчонки.

– Дурь, – медленно проговорила Кафша.

– Почему ты решила, что дурь – это Армик? – спросил Трап.

Просто так спросил. Все знали, что дурь – это Армик. Трап сам удивлялся, отчего же трюмный правитель Порта продолжает вязаться со скребками, – в чем-чем, а уж в кредитках он явно не нуждался. Ходили даже слухи, что весь Порт принадлежал Армику. Да что там Порт, внизу, на поверхности Токе многое принадлежало Армику. Ему или его таинственному хозяину, о котором тоже говорили вполголоса, потому как слишком молод был Армик, чтобы заправлять такими делами. Молод не молод, а горло перекусил многим. И ночные бои для него служили забавой, иначе убивал бы он соперников. Не калечил, а убивал. Вот только Трапа так почему-то и не убил, хотя тот оказался единственным, кто не опускал при виде Армика взгляда. И за меньшее портовые бедолаги расставались с жизнью. А вот эта девка, вот эта желтоволосая девка с лицом сумасшедшего ангела делает круглые глаза и ждет, что Трап скажет ей, почему Армику все сходит с рук? Может быть, она еще захочет узнать, почему его отец уже почти пятнадцать лет не главный инженер Порта?

– Меня дурь не берет, – процедил он сквозь зубы.

– Знаю, – сказала она так, что он сразу понял – и вправду знает. Пожалуй, даже знает, как он однажды, выдержав пару боев против трюмной мелочи, отказался выйти против самого Армика. Отказался, потому что знал, что Армик жил дурью и всегда был под дурью. Армик был ее драгоценностью. Королем Порта. Принцем дури. Она не властвовала над ним, он ею владел. Он мог принимать ее хоть ежеминутно, вкладывать драгоценные, на вес золота, волоконца под язык и не обращаться через месяц в жалкое, исходящее соплями и мочой существо, а оставаться тем, кем становился под дурью – здоровым, быстрым, уверенным в себе, неуязвимым. Биться с таким было тем же самым, что бодаться с портовым буксиром.

Тогда служки Армика скрутили Трапа, разжали ему зубы ножом и сунули в рот сразу несколько волокон наркотика. Наверное, чтобы уравнять шансы, Армик не чурался рассуждений о справедливости. Но или дури оказалось слишком много, или Трап по своей природе не приделался бы и от одного волокна, неизвестно, но когда портового новичка выкинули на ринг, Трап оставался тем же самым, кем был до приема наркотика. Быстрым, злым, выносливым, но не самодовольным, не опьяненным силой, не неуязвимым. Может быть, именно это его и спасло. Армик прижал его в угол, сломал ему ключицу и руку, но большего не добился. Трап сам сумел ударить его несколько раз, а потом кое-что понял, подставился и от удара вылетел через канаты на пол. Тогда ему показалось, что по-другому выжить нельзя. Теперь же он думал, что Армик вовсе не хотел его убивать. Покалечить – да. Заставить просить пощады – да. А убивать нет. Иначе убил бы. Или хотел убить, но почему-то не мог на это пойти.

– У меня аллергия на дурь, – добавил Трап. – Волдыри по телу. Никакого удовольствия. Ноль.