Главный врач

Когда Лина училась в мединституте, она знала многих студентов, родители которых жили в Минске. Бывала в их семьях. И что же? Молодежь, та действительно дома не сидит. Театры, кино, концерты, дискотеки, просто вечеринки. А более пожилые люди? Многие из них в театр или кино десятки лет не ходят. В выходные дни вечерами сидят дома и смотрят телевизор. И в селе этих телевизоров полно. А попробуй предложи какой-нибудь городской паре перебраться в село. Ни за что! В их сознании какая-то психологическая инерция, застой, что ли. Лина не раскаивается, что уехала из города. Тут она многое узнает, тут она почти подружилась с хорошим, интересным человеком Натальей Титовой. В планах Натальи Николаевны добиться того, чтобы в Поречье было лучше, чем в городе, чтобы отсюда не уезжали, а наоборот, приезжали из города.

После затянувшейся паузы Лина спросила Козела:

— А кто, по-вашему, определяет эту диалектику?

— Жизнь. Кто же еще.

— Нет, Вольдемар Пахомович. Все определяют люди. Возьмите наше Поречье. Оставайся главврачом нашей больницы Инна Кузьминична Норейко, и все шло бы так, как было и пять и десять лет назад. А сейчас? Расширяется больница…

— Да не расширится она, — перебил Лину Вольдемар. — Вот увидите, не расширится.

— Я-то лучше знаю, чем вы, что расширится.

— Утопистка вы, Ангелина Степановна.

— Ну что ж, — развела руками Лина. — Убедить вас в этом, я вижу, дело безнадежное. Вас следует убеждать не словами, а делами. Я верю в талант Натальи Николаевны. Вот пройдет года три, и если вы еще будете здесь работать, сами увидите, во что превратится Поречье.

— Не знаю, буду ли я все эти три года здесь. Но посмотреть посмотрю. Даже если буду работать в другом месте, приеду, посмотрю. И если вы будете здесь, разыщу вас и скажу: «Ну, как, Ангелина Степановна? Кто был прав?»

Лина не стала больше спорить с Вольдемаром. Не совсем довольные друг другом они разошлись.

31

Смеркалось, когда Алесь Калан ехал на своем мотоцикле в райцентр. Время от времени он ночевал дома, у матери. Конечно, лучше бы участковому всегда быть на месте, тем более ночью, когда, как известно, и случаются обычно всякие ЧП. Но сколько можно спать в сельсовете на раскладушке, да и у матери после давешней истории с ним сердце не на месте.

Почти сразу за околицей дорога углублялась в смешанный лес. Кое-где уже брались позолотой листья берез. Еще, кажется, недавно на обочинах дороги буйствовал люпин. На пригорках синева его соцветий была светлой; в выемках она темнела, как, бывает, темнеют на горизонте синие тучи. Теперь люпин уже не тот, что в начале лета. На месте соцветий — бурые семена, листья блеклые, снизу совсем высохшие. В ветреную погоду они скрипуче шуршат, как шуршат в зимнюю пору заросли камыша.

Где-то впереди послышался выстрел — с деревьев с пронзительным криком сорвалась грачиная стая. Доехав до места, где переполошились птицы, Алесь остановился. Прислушался. Вроде бы все тихо. Лишь над деревьями не умолкает птичий грай.

И тут совсем недалеко раздался новый выстрел. Алесь съехал на обочину и, оставив мотоцикл, побежал в ту сторону, откуда долетел звук. Вскоре перед ним открылась поляна. Почему-то подумалось, что на таких осенью всегда растут рыжики. Посреди поляны какие-то люди. Трое, что они делают? Подбежал ближе. Заметив милиционера, все трое выпрямились. У их ног лежала, вздрагивая последней дрожью, лосиха, а поодаль стоял и тоже дрожал, не решаясь уйти от убитой матери, лосенок.

— Кто такие? — спросил Алесь.

— Охотники, — ответил бородатый мужчина, по всем признакам старший в этой группе.

— Вижу, что охотники, только какие?

— Обыкновенные. У нас лицензия.

— Прошу предъявить документы.

Хлопнула дверца автомобиля. Алесь обернулся на звук и увидел стоявшие в кустах «Жигули». За стеклом мелькнул знакомый — губы хоботком — профиль Корзуна. В этот момент Алесь ощутил тяжелый удар по затылку. Поляна качнулась, деревья как-то странно наклонились, и, как во сне, послышался голос бородача: «Скорее заводи!»

Больше Алесь ничего не помнил. Ничего! Не знал, сколько он пролежал в лесу. Очнулся в больнице. Раскрыл глаза, хотел повернуть голову, но острая боль пронзила затылок. Нет, двигаться нельзя. Осторожно огляделся. Увидел рядом металлическую стойку, какой-то стеклянный баллон с прозрачной жидкостью и тянувшуюся от него к руке пластмассовую трубочку. Попробовал шевельнуть рукой — не дала боль в локтевом сгибе.

Где же он? Рядом с его кроватью сидит кто-то в белом. Вот только никак не узнать, кто это. Наверное, оттого, что в палате слабое освещение.

— Дайте больше света, — попросил Алесь. Сказал негромко, но этого хватило, чтоб в затылок застучало чем-то тяжелым и опять пришло беспамятство.

Лишь через сутки Алесь очнулся. Откуда ему было знать, что все это время возле него неотлучно находилась Наталья. В первую минуту, когда Заневский (все тот же Заневский!) привез Алеся, она в буквальном смысле лишилась дара речи. Хотела и не могла спросить, что произошло. Лишь после того как Алеся поместили в палату, собралась с силами.

Заневский рассказал: