Главным калибром – огонь!

С каждым пройденным кабельтовым «Пересвет» всё больше и больше садился носом, градус за градусом кренясь на левый борт. Корма постепенно поднималась вверх, и под конец боя избитый корабль стал плохо слушаться руля. Чтобы устранить проблемы с остойчивостью, капитан 1-го ранга Бойсман приказал затопить междудонные отсеки, за исключением носовых.

Носовая десятидюймовая башня смолкла в середине второй фазы боя, получив два подряд попадания японских снарядов – вышла из строя горизонтальная наводка. Апофеозом триумфа вражеских комендоров стало прямое попадание в грот-мачту 305-мм снаряда с «Сикисимы», после которого часть мачты вместе с ранее разрушенным марсом рухнула за борт. В казематах на верхней палубе с левого борта полыхали пожары, питаемые детонацией боеприпасов к 75-мм орудиям Канэ.

Успешно выдержав перестрелку с развалившими строй крейсерами Камимуры, капитан 1-го ранга Рейценштейн не рискнул бодаться с броненосцами 1-го боевого отряда и отдал приказ выходить из боя. Повернув на пару румбов вправо, тройка русских броненепалубных крейсеров увеличила ход до семнадцати узлов.

Медленно обходя по правому борту колонну бронированных исполинов, «Варяг» и «богини» фактически спрятались за их корпусами от огня противника. Впоследствии, подводя итоги сражения, генерал-адъютант одобрил данное решение Рейценштейна, сочтя маневр Николая Карловича грамотным тактическим шагом, полностью отвечающим сложившейся обстановке.

Отразив минную атаку пятёрки русских истребителей, крейсера Камимуры пошли на зюйд, постепенно собираясь в единый отряд. В течение четверти часа вице-адмирал получил целых три радиограммы о помощи от Девы, корабли которого вот уже десять минут как на полной скорости отходили прочь от Порт-Артура.

Причиной бегства четвёрки японских крейсеров стал подход и вступление в бой «Богатыря» и «Баяна», мгновенно склонивших чашу весов в сторону русских. Одно дело вести перестрелку на параллельных курсах с «Аскольдом» и парой «картонных» крейсеров 2-го ранга, и совсем другое – противостоять пятёрке крейсеров, два из которых идут наперерез, готовые совершить маневр «crossing the T». Едва рядом с «Читосе» разорвались первые снаряды, прилетевшие со стороны новых противников, контр-адмирал Дева сразу же приказал своему отряду поворачивать вправо на восемь румбов и любой ценой держать ход в двадцать узлов.

Разойдясь на контркурсе с русской эскадрой, броненосцы 1-го боевого отряда какое-то время шли южным курсом. Адмирал Того молчал, с высоты мостика «Микасы» рассматривая закопчённые стволы носовой башни главного калибра. Никто из офицеров не рискнул потревожить одиночество командующего Объединённым флотом, который только что расстался с иллюзией о неготовности врага к этой войне. Северные варвары оказались очень даже готовы к войне, попутно посрамив хвалёную разведку японского Генерального штаба. Первое же морское сражение показало тактическое преимущество и моральное превосходство русских, нисколько не испугавшихся боя с более многочисленным противником.

Тяжело вздохнув, Того повернулся и пошёл в ходовую рубку «Микасы», попутно пнув ногой неразорвавшийся снаряд малого калибра – «подарок» с «Разящего». Стальная болванка лишь лязгнула по металлу, откатившись в сторону с пути маленького желтокожего человечка.

– Кхм… Доктор, что там с вице-адмиралом? – кашлянув, спросил наместник. – Он сильно ранен?

– На первый взгляд, жизненно важные органы не задеты. Рассечены мышцы, имеется некоторая кровопотеря и вроде всё, – секунду подумав, врач выдал достаточно обстоятельный доклад. – Потребуется операция, чтобы извлечь застрявшие в тканях осколки. Но это уже на берегу, в госпитале.

«…Ну, слава Богу, и Старк пострадал не сильно. Полежит в госпитале, полечится, к весне, глядишь, пойдёт на поправку, – Алексеев прихлебнул из стакана чай. – Странное дело: из всех находившихся в рубке не пострадали всего лишь двое – я и Эбергард. Да и то флаг-офицер сломал руку, когда падал на пол, сбитый сразу двумя телами – моим и мичмана Эллиса. Эх, мичман, мичман…»

Генерал-адъютант вновь отхлебнул из стакана и замер, сидя в кресле-качалке, принесённом матросами откуда-то снизу прямо к носовой башне главного калибра. Среди хаоса обломков, разбросанных по верхней палубе, кресло смотрелось дикой нелепицей. Но вынесенный на руках из боевой рубки – от стресса, похоже, отказали ноги, мигом став ватными, – наместник наотрез отказался спускаться вниз, в лазарет.

Наскоро осмотрев Алексеева, доктор констатировал всего лишь синяки и ушибы, не опасные для жизни, и по приказу генерал-адъютанта удалился помогать другим раненым. Появился вестовой, притащив небольшой раскладной столик и водрузив на него перед обалдевшим наместником поднос со стаканом крепкого чая с сахаром и лимоном. Чай пришёлся весьма кстати, и, попивая напиток, генерал-адъютант постепенно приходил в себя, отходя от пережитого.

– А позови-ка, мне, братец, кого-нибудь из офицеров, – кряхтя и охая, Алексеев с трудом поднялся с кресла. – Поторопись, голубчик, христа ради.