Глава 25
— У нас очень много говорилось о деградации русской архитектурной школы, — комсомольский поэт Котиков от волнения раскраснелся. — Мол, после старта массового типового строительства наши города потеряли свой облик. Но давайте поговорим о советском архитектурном модернизме. Если кто-то из вас бывал на Домбае, то наверняка видел гостиницу в форме летающей тарелки. Это на горе Мусса-Ачитара, больше двух километров над уровнем моря. Построили ее в шестьдесят девятом году, как раз в самый разгар типового строительства. Или вот, например, Омский музыкальный театр. Год постройки — восемьдесят первый, совсем недавно. И тоже ни разу не панельная коробка. Я даже вот, принес…
Вася Котиков достал из портфеля листок бумаги и показал нарисованный на нем силуэт здания. А я подумал — в будущем бы ему не пришлось это все вычерчивать самому или просить кого-то. Достаточно было бы распечатать фотографию из интернета. Эх, двадцать первый век! Какую ламповую теплоту растерял ты!
— Посмотрите, его называют трамплином, а вообще, по задумке, он должен с одного ракурса напоминать парус, с другого же — концертный рояль…
Мой знакомый комсомольский поэт, он же автор песенных текстов рок-группы, упоенно продолжал рассказывать о советской архитектуре, демонстрируя картинки на календарях, в журналах и в толстенных книгах. Не поленился ведь, нашел где-то. А чего не нашлось — опять же нарисовал. Даже московские «дома-кольца» Евгения Стамо[21] приберег напоследок, когда его попытались атаковать встречными вопросами и возражениями.
Придирчивей всех, как я и предполагал, оказался краевед Якименко — ярый поборник старинной архитектуры и знаток городского благоустройства. Именно он ведь потом, в двадцать первом веке, станет одним из самых авторитетных специалистов в этой области. Якименко ведь даже будет работать в Центре развития экономики малых городов и станет одним из авторов туристического кода Любгорода. И именно в этом начинании я ему с удовольствием помогу. В меру, конечно же…
— Все это хорошо, — вежливо говорил Якименко. — Вот только вы, дорогой коллега, говорите о специализированных зданиях. Институтах, гостиницах, современных театрах. Но жилые дома — увы, здесь у вас огромный пробел. Да, где-то есть любопытные образцы… Однако не у нас, в Любгороде… простите, Андроповске.
— Но как же советский конструктивизм? — Вася Котиков, по его мнению, выложил козырь, вот только с Якименко, даже молодым, ему было сложно тягаться.
— Советский конструктивизм, Василий, — благодушно возразил краевед, — закончился к середине тридцатых. И потом еще пару десятилетий господствовал сталинский ампир. Но уже в оттепельные времена, когда началось то самое типовое строительство, все значительно упростилось. И дома-кольца Евгения Стамо, о которых вы говорили, не более чем любопытный прецедент. Нельзя в этом ключе говорить обо всей советской жилой архитектуре.
— И что вы предлагаете? — попросив разрешения задать вопрос, вступился за соратника-комсомольца Жеребкин. — Восстановить все купеческие дома и церквушки на каждом углу?
— Наверное, где-то это и было бы уместно, — пожал плечами Якименко. — Но мы, извините, не можем, снеся старый дом, где жил купец Мокрицкий, построить новый дом, где он жил. Это абсурдно и во всех отношениях лишено смысла.
— Тогда о чем речь? — усмехнулся Жеребкин. — Снова плачем по утраченному?
Вот все-таки до чего он невыдержанный. Так хорошо себя поставил в самом начале, а тут вдруг опять перешел на сомнительные аргументы. Нет, за Жеребкиным тоже нужен глаз да глаз.
— Зачем? — краеведа, казалось, ничего не могло вывести из себя. — Просто теперь нужно остановиться, не разрушать, а законсервировать уцелевшее, по возможности восстановить. И дальнейшую застройку Андроповска вести цивилизованно, а не по-варварски, вырубая целые кварталы.
— Так мы обсуждаем будущее или прошлое? — задал неожиданный встречный вопрос Котиков. — Если будущее, то лично я совсем не против сохранять отдельные объекты. Не кварталы, а представителей эпохи. Потому что не мы живем для истории, а она для нас.
Я на этом моменте вздохнул. Опять эмоции вместо фактов, но тут товарищ поэт сумел меня удивить.