Главред: назад в СССР 3

— А вот здесь, если позволите, я отвечу вопросом на вопрос, — победно улыбнулся главный районный комсомолец. — Известно ли вам о случаях воспрепятствования религиозным службам? Когда лично вам это запрещалось? Напомните, вы же, кажется, являетесь настоятелем действующего храма Бориса и Глеба, что за Любицей?

Собрание загудело, причем разобрать, кто о чем говорит и кого поддерживает, не получалось. Я поднял руку, прося тишины, и все почти сразу же замолчали. А вот это меня, к слову, радует. Нет необходимости уговаривать и угрожать. Хорошо, когда представители интеллигенции понимают друг друга.

— Я… — неуверенно начал священник, потом его голос обрел привычную твердость. — Вы же знаете, товарищ Жеребкин, что это все профанация. Кто из здесь присутствующих может хотя бы допустить возможность, чтобы группа верующих подала в суд, например, на главу исполкома Кислицына?

— Это на каком основании, простите? — подал голос Краюхин. — Евгений Семенович, я же могу тоже задать вопрос, правильно?

— Можете, — кивнул я, и тут же мое движение повторил Котенок. А ведь ему и впрямь интересно, он аж весь вытянулся вперед своей журавлиной шеей.

— Анатолий Петрович, — священник посмотрел на первого секретаря. — Вы понимаете, о чем я. На проведение шествий под открытым небом требуется разрешение районного исполкома…

— Вам запрещают? — Краюхин не перебил Варсонофия, он грамотно воспользовался паузой, которую священник, судя по всему, задумывал как эффектную.

— Несколько раз имели место такие случаи, — завил батюшка. — То же самое с собраниями верующих вне храма.

— Давайте так, — Анатолий Петрович задумался, но буквально на пару мгновений. — Чтобы не разводить, прошу прощения, тягомотину и не задерживать других выступающих… Приходите ко мне завтра на прием в девять утра. Помощницу я предупрежу. И мы с вами, товарищ Голянтов, обсудим все сложные вопросы. Все-таки пятьдесят вторую статью советской Конституции не просто так написали.

Ай да Краюхин! Ловко ввернул гарантию свободы совести жителям СССР, о которой как раз и говорилось в той статье основного закона. Сказать по правде, в этой ситуации для меня оставалось множество белых пятен, даже с учетом памяти Кашеварова. А потому я не мог встать на какую-то одну сторону — своя правда была и у Варсонофия. Но моей задачей и было именно то, чтобы люди с противоположными взглядами слышали друг друга. И то, что случилось сейчас, было огромным прорывом — районная власть в лице Анатолия Краюхина повернулась лицом к инакомыслящим. Потому что договориться можно всегда и со всеми. Ну, или почти.

— Хорошо, — выдавил из себя священник, на пару секунд потерявший было дар речи. — Спасибо, Анатолий Петрович.

— А мне можно на прием? — активистка по прозвищу Кандибобер, похоже, решила испортить момент. — У меня тоже много вопросов! Один… один главный вопрос.

— Всему свое время, Аэлита Ивановна, — в глазах Краюхина я прочитал боль, но держался он при этом молодцом. — Давайте мы сначала хотя бы доклад ваш послушаем, чтобы было о чем говорить.

Старушку-экозащитницу такой вариант устроил, и она тут же прекратила едва начавшийся балаган в собственном исполнении.

— Переходим к следующему выступлению, — объявил, между тем, Котенок.

Сегодня он был особенно взвинчен, хотя держался нарочито спокойно. Сидит на своем стуле прямой как палка, нет-нет да бросает колючие взгляды на партийных начальников. Желает высказаться? Или просто напрягается в их присутствии? Как бы то ни было, я внимательно наблюдал за ним с тех самых пор, как мы зашли в малый зал и открыли заседание. Не знаю, быть может, я сейчас дую на воду, и все дело в недавней драке. Или в хиппующей красотке Фаине. А может, и в том, и в другом одновременно. Ладно, просто понаблюдаю.

* * *

У Варсонофия, выступившего следом, на сей раз все складывалось гораздо хуже, особенно после того, как сам первый секретарь райкома назначил ему личный прием. Священник вновь попытался оседлать тему разрушения храмов, но Жеребкин довольно дипломатично снял все возражения законом об охране памятников истории и культуры, принятым чуть больше десяти лет назад — в семьдесят шестом. Затем священника закидали вопросами, связанными со светскостью государства, и тут перевес оказался на стороне союзников Жеребкина. Отец Варсонофий хмурился, тер лоб, но потом решительно поджал губы, и я невольно улыбнулся. А зацепило священника, уверен, к следующему разу он тоже будет лучше готовиться, постаравшись найти новые аргументы. А там… Не хотелось мечтать просто так, но вольно или невольно я думал: а что, если в итоге они договорятся? Услышат друг друга и найдут компромисс… Жеребкин и Варсонофий — возможно ли это?

— Идем дальше, — объявил я, когда дебаты закончились. — Ваше слово, товарищ Котиков.