Главред: назад в СССР

— Нет, — я помотал головой. — Я хочу извиниться, если раньше тратил ваше время. Сейчас, с моей новой мечтой, у меня не останется времени на личную жизнь. Я это понимаю, готов к этому и хотел честно вас предупредить. В то же время, если вы встанете рядом, будете моим союзником, возможно, все мои успехи станут и вашими. Предлагаю и дальше плодотворно работать… как уважающие друг друга коллеги, делающие одно большое общее дело.

Я замолчал, давая возможность Кларе Викентьевне обдумать услышанное. Честно говоря, мне и самому было немного не по себе от собственных слов. Я ведь даже не думал об этом до того самого момента, когда Громыхина рассказала, кем видела меня раньше. А еще она все равно оказалась готова прикрыть меня даже сейчас. Такие люди нужны — плевать на ее красоту, я собираюсь не строить с ней отношения, а работать. Громыхина защищает своих, пусть не во всех ситуациях и по-своему. Но у нее есть идеалы, это достойно уважения. Чем не союзник, без которого в любые времена не обойтись?

Все-таки свои люди нужны не только для того, чтобы хорошо писать и делать крутую газету. Надо еще чтобы написанное выходило, причем не раз.

— Иди, Кашеваров, — Громыхина откинулась в кресле и задумалась о чем-то своем. Кажется, ей нужно время, чтобы поразмышлять над моими словами, но они точно ее зацепили. — То есть… идите. Идите, Евгений Семенович, мне нужно работать. И вам, кстати, тоже.

Я кивнул, развернулся и вышел из кабинета парторга. На душе была приятная легкость.

— Как вы, Евгений Семенович? — участливо спросила Валечка. И потом добавила, понизив голос почти до шепота: — Сильно досталось вам от старухи?

— Она не старуха, — я покачал головой и сам засмеялся над этой фразой.

Нет-нет-нет, совпадение с ситуацией из старого фильма абсолютно случайно. Никаких служебных романов с парторгом. Я крут, я лыс, я главный редактор — и ухаживать я хочу за той, кто мне искренне нравится. За Аглаей.

* * *

Дальше дело пошло веселей. Громыхина сдержала свое слово и подписала не только гранки с обязательными полосами партии и правительства, но и запоротые ранее материалы. Фактически номер уже был заполнен, оставались лишь статьи от Бродова с Шикиным. Однако я знал, что на самом деле у нас впереди напряженный труд — корректура, набор, повторная корректура уже в полосах, правки «поехавших» материалов, подбор фотографий. Затем скрупулезная вычитка уже готового макета, и только после всего этого я имею полное моральное право поставить свою подпись, получить визирующий автограф парторга и отправлять газету в печать.

В двадцать первом веке это все быстро и просто, но попробуйте набрать тридцатидвухполосный номер вручную, все вычитать, исправить, дополнить, убрать лакуны и «висячие строки». Черт побери, да ведь это же все вместе с Бульбашом, как моим заместителем, мы должны сделать фактически сами! Да, есть наборщики во главе с метранпажем, корректоры — но полную и безоговорочную ответственность за выход номера несу я. Каждая опечатка, ошибка, неправильно подобранная фотография, отсутствующая подпись — все это камень в мой огород.

Я не могу и не имею права сослаться на недоработку других. Все — от корреспондентов до технического редактора Правдина — находятся в зоне моей ответственности. Не сделали они — значит, не досмотрел я.

А еще я после тяжелого разговора с Громыхиной и договоренностей с первым секретарем райкома попросту не могу выпустить плохую газету. Она должна удивлять, радовать своими идеальными полосами. Не только самими текстами, но и грамотной версткой, приятным и легким оформлением. Ее должны читать, передавать из рук в руки, копировать, переписывать, обсуждать. Так что нет — никакого послабления!

Поэтому я читал, правил, возвращал на доработку, объяснял каждому индивидуально, чего я хочу добиться, менял фотографии в полосе, чем уже откровенно злил Павла Прокофьевича Правдина. Но мне было наплевать на его недовольство, ведь он, в случае чего, всегда может свалить на редактора. У меня же такой возможности не было. И не будет. И я заставлял Никиту Добрынина трижды переделывать текст, чтобы вычистить его от штампов вроде «в представлении не нуждается». Довел до слез Зою Шабанову, безжалостно вымарав из ее статьи про музыкантов целый абзац. Поспорил с Мартой Рудольфовной, которая по старой привычке решила осудить в своем эссе молодого театрального режиссера. Отправил на доработку оба материала Анфисы, которая приукрасила работу парикмахеров, а в интервью с футболистом Чеботаревым сделала акцент на политику, зачем-то заставив его прокомментировать ситуацию с доктором Хайдером. Я, конечно, сам уважал смелого астрофизика, решившегося на голодовку, но в статье про футбол он явно был лишним.